Фред Бодсворт - Чужак с острова Барра

— Доктор говорит, что Кэнайне надо ехать в больницу, — сказал миссионер ее матери. — Если она немедленно поедет в больницу, то выздоровеет и вернется домой. Если отложите, будет слишком поздно. Она полетит на самолете. Он будет завтра.

На другой день Кэнайна, скорчившись, сидела в дальнем конце своего вигвама, когда до нее донесся крик:

— Самолет! Самолет летит!

Она услышала, как бегут другие дети, как на реку, напротив причала, опустился самолет, и судорожно прижалась к Паюксису, единственному, что у нее было, если не считать тех одежек, что были на ней. Потом торжественная процессия безмолвно двинулась к самолету.

Врач запретил ей идти самой, и отец нес девочку на руках. На пристани перед самолетом их ожидала сестра в белом халате, а три подружки Кэнайны уже сидели в кабине самолета. Глаза матери оставались сухими, но, когда она поцеловала Кэнайну в щеку, девочка почувствовала, как дрожат ее губы. Отец, отнес девочку в самолет. Следом поднялась сестра и захлопнула дверь.

Взревел мотор, и Кэнайна, увидев в окно, как под ними быстро понеслась прочь зеленая вода, заплакала, а от плача у нее опять начался ужасный приступ кашля. Сестра держала ее руку, и это утешало Кэнайну. Она знала, что будет любить эту женщину, которая всегда ходит в белом халате. Она вновь выглянула в окно: ели внизу превратились теперь в малюсенькие остроносые шишки. Она крепко прижала к себе Паюксиса, единственное, что у нее осталось.

Когда самолет приземлился в Мусони, их там уже ждал грузовик, чтобы отвезти на станцию. Кэнайна знала, что это грузовик, потому что в большом ящике миссионера она видела похожие игрушки и он объяснил детям из племени кри, что такое грузовики, автомобили и поезда и как они двигаются.

Грузовичок сделал два рейса на станцию. Закутанную в одеяло Кэнайну доставили первым рейсом. Ее поразили размеры железнодорожных вагонов. Каждый из них был чуть ли не с лавку Компании Гудзонова залива в Кэйп-Кри, где отец и другие индейцы меняли бобровые шкуры. И она спрашивала себя, как это паровоз может сдвинуть их с места.

На вокзале их встретил индеец. Он говорил на языке кри. Белые, сказал он, оправляют большую и малую нужду не в лесу, а в особо предназначенной для этого комнате, и сестра сейчас поведет их в такую комнату при вокзале. Сестра пошла сперва с Кэнайной и заперла за собой дверь изнутри. Кэнайна почувствовала себя словно в клетке и испугалась, потому что комната была ужасно маленькая и тесная, но тут же забыла об этом, как только сестра открыла кран и оттуда сильной струей хлынула вода. Кэнайна тоже попробовала открыть кран, и у нее это превосходно получилось — вода пошла сильной струей. Потом сестра указала на большую белую посудину на полу, в которой на донышке стояла вода, и Кэнайна сообразила, как ей следует поступить. Сестра показала ей, как отрывать клочки от бумажного рулона на стенке и что с ними делать. Потом нажала на ручку, и вода с шумом хлынула, совсем как на речных порогах, и Кэнайна решила, что сестра сделала что-то не так, должно быть, что-то разбила. Они вымыли руки и вышли, и сестра повела в туалет другого ребенка. Значит, ничего не сломала.

Кэнайна подивилась: ну и чудаки эти белые. Прекрасно иметь такое местечко, думала она, зимой, когда лежит снег, или весной, когда нужно спешить, чтобы комары не искусали твои голые ноги. Но к чему оно сейчас, летом, когда теплынь и почти нет комаров?

Она помнила свой первый обед среди белых. Это было в поезде. Она сидела за столом, покрытым белой скатертью, и еда была чудная и невкусная, потому что за всю свою жизнь она не ела ничего, кроме пресных лепешек, заменявших индейцам хлеб, и еще рыбы, мяса, ягод и чая. На столе лежали диковинные штуки непонятного назначения. Она сразу узнала ножи, хотя они ярко блестели и были совершенно тупые. У матери была огромная вилка, чтобы выуживать мясо из котла, но маленьких вилок и ложек Кэнайна никогда в жизни не видела. Сестра нарезала мясо маленькими кусочками и объяснила, что кусочки эти надо накалывать на вилку и потом уже отправлять в рот. Это было нелегко, вилка все время тыкалась в зубы, и Кэнайна вздрагивала от страха. Когда сестра на мгновение отвернулась, Кэнайна схватила мясо руками и торопливо запихнула в рот целую пригоршню.

Поезд шел долго-долго, и она вспоминала, что провела тогда целую ночь в вагоне, где вместо скамей были спальные места. Они проезжали города, где дома были выше, чем если поставить много елей одну на другую, а на улицах сновало больше машин и грузовиков, чем каноэ в Кэйп-Кри на реке. Когда они прибыли в санаторий, оказалось, что там много других сестер, и Кэнайна впервые в жизни выкупалась в ванне. Она ужасно испугалась, но потом обнаружила, что вода в ванне теплая и приятная. На нее надели длинную белую рубашку, отвели в другую комнату и уложили в постель. Мягкую постель с белоснежной простыней и большой подушкой в головах. Это привело Кэнайну в восторг, ведь у нее никогда не было постели. Она всегда спала на полу на подстилке из пихтовых веток, укрываясь одеялом из кроличьих шкурок. Она положила Паюксиса рядом с собою и заботливо укрыла его простынкой и одеялом, потом украдкой осмотрелась. В комнате были большие окна и, кроме ее кровати, стояло еще две — на них лежали две маленькие индианки.

Время в санатории летело быстро. Постепенно она полюбила салаты и овощи и всякую прочую странную больничную снедь. Но порой ею одолевали беспокойство и тоска по дому — ее тянуло назад, к отцу и матери, в их изодранный, продуваемый всеми ветрами вигвам в Кэйп-Кри. Иногда перед тем, как заснуть, ей чудилось, будто она слышит, как у нее над головой полощется на ветру парусина вигвама, но она тотчас же просыпалась и понимала, что это просто ветер стучится в жалюзи, которыми забраны высокие окна санатория.

Проходили недели, потом месяцы. Кэнайна меньше тосковала по дому и стала считать санаторий, как здесь говорили, "Сан" своим домом. Разлука с родителями была полнейшей — они не умели ни читать, ни писать, и Кэнайна не получала писем. Она все меньше и меньше думала о них, и с каждым днем ей становилось труднее вспоминать, как они выглядят. В конце концов она и вовсе не могла их себе представить.

Кашель прекратился, исчезли и боли в груди. Каждый день к ним в палату приходила библиотекарша и читала что-нибудь вслух ей и другим детям. Кэнайна очень быстро научилась понимать по-английски и вскоре понимала уже все, что ей читали. С нетерпением ожидала она прихода библиотекарши и страстно мечтала сама научиться читать книжки. А потом каждое утро стала приходить учительница заниматься с нею. Прошло немного времени, и Кэнайна научилась читать и писать.

На исходе первого года ей разрешили вставать, но в легких все еще оставались следы процесса, и она должна была задержаться в санатории. Времена года сменяли друг друга. Лето в сверкающей зелени, зима с ее белизной и серыми тенями приходили, и уходили, и вновь приходили, а Кэнайна по-прежнему находилась в санатории, уже не больная, но все еще и не вполне здоровая, так чтобы ее можно было отпустить домой.