Стеф Пенни - Нежность волков

Господи! Эспен отравил весь ее разум. Наверное, ей нужно тихонечко проскользнуть в церковь, немного помолиться и попробовать вызвать в воображении приличествующий ситуации стыд.

Подмораживает: самый холодный из пяти дней, что они идут по следу. Воет арктический ветер, обдирая градом их лица. У Дональда глаза наполняются влагой, и слезы замерзают на обветренных и кровоточащих щеках. Вода, непонятно откуда взявшаяся, замерзала и у него на усах, а потому он замотал шарфом нижнюю часть лица, но от дыхания шарф напрочь примерз к усам, так что пришлось его отдирать, чтобы вовсе не задохнуться. Он замерз и совершенно выбился из сил, хотя львиную долю груза тащит Джейкоб, поскольку Дональду никогда за ним не угнаться, возьми он на себя половину.

К концу второго дня Дональд обнаружил, что каждое движение отдается болью по всему телу. Прежде он как-то привык считать себя вполне выносливым и сильным молодым человеком, но теперь понимает: он еще только начал что-то узнавать о стойкости. Перед ним петляет, прокладывая тропу, тяжело нагруженный Джейкоб, а когда ближе к вечеру они останавливаются, разводит огонь и рубит ветки для шалаша. Поначалу Дональд возражал, требуя делить тяготы поровну, но он очень устал и неуклюж и ни на что не способен, так что Джейкобу куда быстрее разбить лагерь самостоятельно. Он доброжелательно, но твердо предлагает Дональду сесть и вскипятить воду.

Рано утром они выбрались из леса и побрели по пустынному кочковатому плато, где уже не было никакой защиты от ветра, дующего с замерзшего Гудзонова залива. Несмотря на теплую толстую одежду, ветер пронизывает до костей. Почти сразу путники понимают, что плато представляет собой одно огромное болото. Земля сочится озерцами черной воды, подернутой льдом. Поземка скапливается спутанными клубками на камышах и зарослях полярной ивы. Невозможно отыскать несколько твердых точек опоры подряд, и Джейкоб, оставив попытки сохранить ноги сухими, бредет по кочкам и ямам мрачным монотонным шагом. Как бы решительно ни был настроен Дональд, ему уже три раза пришлось окликать товарища, и теперь Джейкоб время от времени останавливается и ждет, пока отставший наверстает упущенное. Он ухитряется делать это так, чтобы Дональд не чувствовал себя слабаком, но думал, будто Джейкоб хочет показать ему новые следы. Ясно, что находить их здесь становится все труднее, но Дональд слушает с растущим безразличием; вчера его перестало заботить, найдут ли они мальчика, сегодня он усомнился, вернутся ли они сами. Правда, и это его, похоже, не слишком заботит.

Все чаще они натыкаются на трупы животных. Сейчас они бредут мимо скелета оленя, который, должно быть, здесь уже давно, так как объеден дочиста и потемнел. Лежащий в шаге от разбросанных костей череп обращен к ним и взирает на Дональда пустыми глазницами, будто молча напоминает о тщетности их усилий.

Дональд пытается обратить мысли к Сюзанне, захлопнуть дверь между тем, что претерпевает его тело, и тем, что он чувствует. Но вместо этого слышит навевающие уныние отцовские нотации: «Разум превыше материи, Донни. Разум превыше материи. Возвысься над этим! Мы все должны делать то, чего делать не желаем». Он чувствует, как в нем, будто болотный газ, надувается пузырь раздражения. Его отцу — счетоводу в Бирсдене — никогда не приходилось брести по бесконечному канадскому болоту.

У него под рубахой, у самого сердца, лежат три письма Сюзанне. Его удручает недостаток собственного красноречия, но он утешает себя тем, что нелегко писать красиво, когда стараешься сесть достаточно близко от огня, чтобы видеть, и при этом не спалить себе волосы. Он боится, что письма все перепачканные и, наверное, пропахли дымом, а то и чем похуже. Если удастся достичь цивилизованных мест, он, возможно, перепишет все набело или даже начнет с чистого листа, в более совершенном литературном стиле. Да, так, наверное, будет лучше.

В четыре пополудни Джейкоб сбился с пути. Он оставляет Дональда ждать, пока сам рыскает по кругу, а затем машет рукой, чтобы тот шел к нему. Какое-то время они возвращаются по собственному следу. Дональд мысленно клянет напрасные усилия, но он слишком устал, чтобы задавать вопросы. Идет слабый снег, так что видимость никуда. Воздух разреженный и влажный. Джейкоб дышит медленно, это вошло у него в привычку, хотя сейчас он погружен в собственные мысли.

— Думаю, здесь их пути разошлись.

Дональд уставился в землю, но не различает никаких признаков того, что здесь кто-то был.

— Оба они вышли из леса в одном и том же месте. До тех пор след был ясен, но мне кажется, второй человек начал отставать. Теперь один повернул вон туда — в ту сторону указывает замерзший в слякоти отпечаток. Но он далеко, и в болоте его найдет не всякий. Я думаю, второй потерял след и продолжает идти прежним путем… — Он показывает на вмятину в земле. — Здесь кто-то провалился, но пошел дальше. Я должен был заметить это раньше.

Дональд про себя соглашается.

— И ты думаешь, что второй след принадлежит Россу?

— Первый след — быстрого путника. Тот привык ходить на большие расстояния, знает, куда идти, и не останавливается высматривать дорогу. Так что да, второй — мальчишки, и он устал.

— Но куда, черт возьми, они идут? В том смысле, что одно дело лес, а это… Господи, да посмотри же вокруг! Никто здесь жить не может!

Вокруг, насколько хватает взгляда, лишь чахлый кустарник и эти адские лужи с черной водой. В пейзаже нет ничего, что обычно кажется привлекательным (во всяком случае, Дональду), — нет контраста между горами и долинами, нет озер, нет леса. Если у этой земли есть нрав — он угрюм, безразличен, враждебен.

— Я здешние места не очень хорошо знаю, — признается Джейкоб, — но вон там, дальше к северу, должны быть фактории.

— Господи. Что за бедолаги вынуждены там прозябать?

Джейкоб улыбается. Они с некоторым облегчением приняли на себя роли новичка и опытного наставника. Во всяком случае, теперь знаешь, что сказать. Проще понять, как отреагирует другой. За последние несколько дней у них это вошло в обычай.

— Люди всюду живут. Но эти места они называют Голодной землей.

Дональд чертыхается.

— Тогда нам лучше отыскать его как можно быстрее.

Нет необходимости объяснять альтернативу.

— Возможно, первый шел к одной из тамошних факторий. — Джейкоб пронизывает пальцем воющий ветер, указывая в направлении, кажущемся столь же бесперспективным, как и все прочие.

— А второй?

— Не знаю. Похоже, он заблудился.

Они продолжили медленное и мучительное преследование, лавируя по кочкам и нагромождениям камней, внезапно пробивающим болотную растительность. Подчас камни поражают своей расцветкой: темно-зеленые, пурпурные или матово-оранжевые. Иные из черных водоемов основательно замерзли, а иногда нога проламывает корку льда и погружается в грязное ледяное месиво. Что, если они отыщут лишь бездыханное тело? При мысли об этом Дональда охватывает благоговейный ужас. Сколько способен здесь выдержать заблудившийся одиночка? Дональд уговаривает себя, что не так уж они отстали и еще можно успеть, но тут же содрогается, представив себе, как Джейкоб нечаянно уходит далеко вперед и он, Дональд, остается один, подобно тому юнцу. Как долго он продержится? Он изо всех сил старается поспеть за бредущей впереди фигурой, твердо решив, что не позволит такому случиться. По некой причуде физиологии залеченная рана под ребрами снова заныла, напоминая о тленности человеческой, — а может, не давая забыть, что Джейкоб, от которого зависит его выживание, совсем недавно пырнул его ножом?