Стеф Пенни - Нежность волков

— Я благодарен ей за то, что она привела вас сюда.

Что-то в выражении его лица немного ее смущает. Будь он молодым человеком, она заподозрила бы, что он ухаживает. Возможно, так и есть. Будет весьма символично, если единственный мужчина, проявивший к ней интерес, окажется старше ее отца.

Стеррок просит принести кофе и говорит:

— Вам не покажется излишней вольностью, если я приглашу вас к себе в комнату? Просто мне очень хочется кое-что вам продемонстрировать.

— Нет, не покажется.

И как ни странно, ей действительно не кажется, вопреки всем подозрениям.

Комната у него затхлая, но чистая. Он убирает со стоящего у окна стола кипу бумаг и придвигает два стула. Мария садится, польщенная оказываемым вниманием. В молодости он был весьма привлекательным мужчиной, да и сейчас еще очень ничего, с этой седой, густой шевелюрой и ясными голубыми глазами. Она улыбается собственной глупости.

Из окна видна часть улицы перед лавкой: отличное место для наблюдения за людьми. Каждый в Колфилде рано или поздно заглянет в лавку. Вдалеке частично виден даже ее собственный дом, а за ним угадываются серые воды под низкими тучами.

— Без особой роскоши, но вполне сносно.

— Вы здесь работаете?

— Можно и так сказать. — Он садится и подталкивает к ней листок бумаги. — Что вы думаете об этом?

Мария берет неровно вырванный из блокнота листок. На нем какие-то карандашные пометки, и сначала она не может сообразить, что они значат. Она разглядывает маленькие угловатые значки — по большей части разнообразные линии: диагонали, параллели и тому подобное. Вокруг этих значков несколько схематических фигурок, но никакой системы не видно. Она пристально изучает листок.

— Боюсь вас разочаровать, но я тут ничего не понимаю. Это полное изображение?

— Да, насколько мне известно. Это скопировано с целой вещи, но, разумеется, могут существовать и другие.

— С чего именно? Это не вавилонский, хотя чем-то напоминает клинопись.

— Я тоже сначала об этом подумал. Но это не вавилонский, не иероглифы, не линейное греческое письмо. И не санскрит, не еврейский, не арамейский, не арабский.

Мария улыбается: он предложил ей головоломку, а она любит головоломки.

— Ладно, это и не китайский или японский. Не знаю, не могу распознать — эти фигурки… Может, какой-то африканский язык?

Он качает головой:

— Меня бы ошеломило, сумей вы понять. Ведь я носил эти письмена в музеи и университеты, показывал многим знатокам языков, и никто понятия не имел, что это такое.

— А почему вы думаете, будто это нечто большее, нежели… просто абстрактный узор? Я хочу сказать, что фигурки выглядят как-то по-детски.

— Боюсь, это скорее из-за моего недостатка мастерства при копировании. Оригинал смотрится попрезентабельней. Это только часть, как вы и говорили. Но я действительно полагаю, что это не просто насечки.

— Насечки?

— Оригинал вырезан на кости и раскрашен чем-то черным, возможно сажей. Там все сделано очень тщательно. Эти фигурки идут цепочкой по краю таблички. Мне кажется, значками описано некое событие, а фигурки его иллюстрируют.

— В самом деле? Вы пришли к такому заключению? А где оригинал?

— Хотел бы я знать. Владелец обещал мне его, но… — Стеррок пожимает плечами.

Мария пристально смотрит на него.

— Владельцем был… Жаме?

— Молодец, сообразили.

Она чувствует, что краснеет от удовольствия.

— Значит, табличка должна быть среди его имущества, разве не так?

— Она пропала.

— Пропала? Вы хотите сказать, украдена?

— Трудно сказать. Либо украдена, либо он продал ее, либо отдал кому-то еще. Но я думаю, второе и третье маловероятно: он обещал сохранить ее для меня.

— Так… вы ждете, не вернет ли ее мистер Муди?

— Возможно, надежда тщетная, но все именно так.

Мария снова опускает взгляд на листок.

— Знаете, это мне кое-что напоминает… точнее, эти фигурки. Я просто уверена, только вспомнить не могу.

— Я буду очень признателен, если вы попытаетесь вспомнить.

— Пожалуйста, мистер Стеррок, положите конец моим мучениям. Что это?

— Увы, не могу. Я не знаю.

— Но у вас есть какие-то соображения?

— Да. Возможно, это покажется странным, но… мне кажется… ладно, я надеюсь, вот самое подходящее слово. Я надеюсь, что это индейский язык.

— Вы имеете в виду… американских индейцев? Но ни у одного из индейских языков нет письменности — это всякий знает.

— Возможно, когда-то была.

Мария переваривает сказанное. Он кажется вполне серьезным.

— Насколько стар оригинал?

— Ну… надо иметь его, чтобы определить это.

— Вы знаете, откуда он взялся?

— Нет, и выяснить это теперь будет очень нелегко.

— Так… — Она осторожно подбирает слова, не желая его обидеть. — Конечно, вы допускаете, что это может оказаться подделкой.

— Допускаю. Но подделки обычно мастерят, когда за них можно что-то выручить. Там, где существует рынок для подобных артефактов. А зачем кому-то прилагать немалые усилия, чтобы создать нечто, не имеющее никакой ценности?

— Но ведь вы здесь, в Колфилде, именно за этим, не так ли? Следовательно, вы в это поверили.

— Я не богач. — Он усмехается, над собой. — И все же остается вероятность — пусть незначительная, — что это подлинник.

Мария снова улыбается, не зная, что и думать. Природный скептицизм служит ей барьером, предохраняющим от насмешек, и ей не привыкать к роли адвоката дьявола. Но она боится, что Стеррок идет по ложному следу.

— Те фигурки… они напомнили мне индейские рисунки. Календари и тому подобное, сами знаете.

— Но вы не уверены.

— Я не знаю. Возможно, если увидеть оригинал…

— Конечно, это просто необходимо. Вы правы, я здесь именно за этим. Я увлекаюсь индейской жизнью и историей. Когда-то писал об этом статьи. Чем даже прославился, немножко. И я уверен… — Он помолчал, глядя в окно. — Я уверен: если выяснится, что индейцы обладали письменной культурой, изменится и наше к ним отношение.

— Может быть, вы и правы.

— У меня был друг, индеец, который часто говорил о такой возможности. Видите, нельзя сказать, будто это нечто вовсе неслыханное.

Если Стеррок и разочарован ее откликом, он этого не показывает. Чувствуя, что не проявила достаточного участия, она тянется к листку.

— Можно скопировать? Если вы позволите, я бы взяла с собой листок и… кое-что попробовала.

— Что именно?

— Любая запись — это шифр, верно? А любой шифр можно взломать.

Она пожимает плечами, показывая, что не обладает опытом в этом деле. Стеррок улыбается и подталкивает к ней листок.

— Конечно, я буду очень рад. Я и сам пробовал, но об успехе говорить не приходится.

Мария очень сомневается, что ей улыбнется удача, но это хотя бы отвлечет ее от окружающих со всех сторон забот и разочарований.