Роберт Гринвуд - Мистер Бантинг в дни мира и в дни войны

Ее бледность беспокоила его; он беспрестанно уговаривал ее пить мясной экстракт и вообще питаться поосновательней, а не сидеть на этой нелепой вегетарианской пище. — Организм должен получать протеины, — настаивал он, — это очень важно. Вещества, необходимые для жизни. — Он твердил об этом до тех пор, пока Джули с неожиданной страстностью не обрушилась на него:

— Оставь меня в покое, папа. Я совершенно здорова. Не мешай мне есть то, что я хочу.

Он был просто огорошен. Точь-в-точь как Эрнест, подумал он. Уж если заберет себе что-нибудь в голову, тут никакие советы, никакие разумные доводы не помогут, будет стоять на своем, несмотря ни на что, пока не уложит себя в гроб. Это у них наследственное со стороны матери — редкостное упрямство. Мистер Бантинг даже рассердился.

Однако не к чему ее огорчать, она, в сущности, еще почти девочка, а девочки требуют к себе больше внимания, чем мальчики, эти ночные тревоги плохо действуют на их нервы.

Немцы, словно им мало было нарушать покой мистера Бантинга днем, начали беспокоить его и по ночам. Частенько теперь его будило восклицание миссис Бантинг: «Тревога!» Он садился на постели и прислушивался к вою сирены, слабому и приглушенному, словно она находилась где-то далеко, а не в полумиле от их дома. По его мнению, она звучала недостаточно громко, — разве это может разбудить спящего здоровым сном человека? Вот опять пример бюрократизма со стороны правительства: полагаются на чиновников, вместо того чтобы призвать на помощь действительно дельного человека. А в результате Мэри боится глаза сомкнуть, чтобы не прозевать тревогу. Заслышав вой сирены, они все втроем спускались вниз и либо раздували тлевшие в камине угли, либо садились вокруг приобретенного у Брокли «Рэдиента». Мистер Бантинг уже давно решил не уходить в щель, пока не начнется настоящая бомбежка, но на всякий случай провел по газону белые полосы и врыл белые столбы у входа в убежище. Первое время они все держали наготове: карманные фонарики и противогазы на столе, пальто и шарфы под рукой и даже кухонную дверь оставляли открытой. Но мало-помалу они бросили все это. Миссис Бантинг дремала на диване. Джули частенько засыпала на стуле, положив голову на колени отцу. Только один мистер Бантинг бодрствовал из чувства долга, прислушиваясь к гудению самолетов, настороженно выпрямляясь, когда они пролетали так близко, что Джули открывала глаза и сонно бормотала:

— Он уже сбомсил свои бромбы, папочка? Сбомсил бромбы? — И в ответ на эту тарабарщину (надо полагать отголоски бюро снабжения на Бардольфсгрин) он шептал, успокаивая ее: — Они далеко, детка. Спи, спи. — Один раз непосредственно вслед за этими словами послышалось жужжание и резкий металлический стук по крыше гаража. И тут же миссис Бантинг села на диване и сказала укоризненно:

— Вот так далеко!

— Да это всего-навсего осколок эк-эк.

— Кто его знает! Мне кажется, ты не очень-то хорошо в этом разбираешься.

— Прекрасно разбираюсь, — возразил он сердито. — Спи, пожалуйста. Велика важность — осколок!

Глядя на часы в томительные промежутки молчания и с сожалением провожая каждую невозвратно потерянную минуту, мистер Бантинг научился ценить сон. В нормальное время ложишься спать по заведенной привычке, чтобы как-то убить время до утра, но теперь, когда ночь за ночью он, зевая, сидел на стуле, сонный, с воспаленными глазами, сон казался ему райским блаженством и недоступной роскошью. Как хотелось ему приткнуться где попало и знать, знать наверное, что его не разбудит тревога и дом не обрушится ему на голову. Даже само слово «сон» звучало как-то поэтично и убаюкивающе. Он бальзам полночный проливает в душу, как сказал поэт.

Чаепитию, которым завершались эти бдения, он посвятил бутылочку «Принца Чарли», подливая по чайной ложке в каждую чашку, и разносил их на подносе по спальням. С будильником была такая же история, как с сиренами, — его слышала только миссис Бантинг и поднимала своего супруга. Сонно мигая, он таращил глаза на циферблат до тех пор, пока тот от смущения не начинал расплываться, и все же мистер Бантинг никак не мог поверить, что уже наступил новый день.

Но одно обстоятельство заставило мистера Бантинга позабыть даже о блицкриге: приближался второй отпуск Криса. Готовясь к этому событию, миссис Бантинг «прошлась» с тряпкой по спальне Криса и, начав с этого, затеяла генеральную уборку, понемногу расширяя свои операции, в результате чего по всему дому скоро распространился запах мебельной политуры. Из всех запахов на свете мистер Бантинг больше всего ненавидел запах мебельной политуры. Когда этот запах начинал носиться в воздухе, он уже знал наверняка, что на какой бы стул он ни сел, тотчас окажется, что именно этот стул надо чистить. Всю эту процедуру он считал нелепым обрядом, особенно бессмысленным в военное время. Какой, спрашивается, толк в генеральной уборке, если дом каждую минуту могут разбомбить? Крису, говорил он, совсем не нужно, чтобы его комнату убирали, он даже и не заметит, что ее убрали. Он может, конечно, заподозрить, что здесь кто-то хозяйничал, если его вещи распихивают по разным углам, в то время как он предпочитает иметь их под рукой. Это было гласом вопиющего в пустыне. Миссис Бантинг не обращала никакого внимания на его протесты и, все время глядя куда-то мимо него, продолжала интересоваться только неодушевленными предметами, временно напустив на себя глухоту и упорно преследуя свои цели.

Но, наконец, вопреки воле мистера Бантинга и фюрера, уборка была закончена, и дни ожидания пришли к концу. Когда в день приезда Криса — по счастливой случайности он пришелся на субботу — поезд подошел к Килворту, все помыслы мистера Бантинга были только о том, чтобы скорей попасть домой. Он решил даже в виде исключения сесть в автобус, но, выйдя со станции, увидел Берта Ролло.

— А я тут с машиной, мистер Бантинг, и подумал, что раз Крис дома, я вас кстати подвезу, — объяснил он.

Получив это предложение, мистер Бантинг влез в «кортон-дэвид», который немедленно рванулся вперед под звучный рев своей двухрогой сирены, предупреждавший менее величественные экипажи, что им следует посторониться, ибо едет сам капрал танковых войск Берт Ролло.

Берт сообщил, что до сих пор откладывал свой отпуск, чтобы взять его одновременно с Крисом. Речь его не так легко было уразуметь человеку, не знакомому с жаргоном кинофильмов, но мистер Бантинг понял, что командир устроил ему это дело. Этот командир — довольно несговорчивый тип, настоящий кремень. Все же он парень что надо, и Берт от него в восторге. В его словах содержался также намек на то, что этот восторг был обоюдным, даже, как понял мистер Бантинг, очень пылким со стороны самого командира, который и сварганил для Берта командировку с большой радостью и с большим количеством «о’кэй», произнесенных с той и с другой стороны за столом в канцелярии батальона.