Роберт Гринвуд - Мистер Бантинг в дни мира и в дни войны

Побрившись без всякой на то необходимости и облачившись в выходной костюм, Эрнест явился на квартиру к Уилсону, готовясь к предстоящему посвящению в тайны ритма. В том мире, в который он теперь вступал, считалось аксиомой, что ритм присущ только популярной музыке. Обитатели этого мира признавали, что синкопы — изобретение Генделя (или кого-то в этом роде), но Гендель то ли не сумел оценить их в должной мере, то ли по скудости воображения испугался того огонька, который есть в синкопированной ритмике. Поэтому ни одна его вещь не может быть причислена к разряду тех, которые теперь именуются боевиками.

Хотя Рыжик Уилсон был одних лет с Эрнестом, но он уже успел обзавестись женой, ребенком и, будучи дирижером «Гармонической пятерки», пользовался некоторой известностью в Килворте. На ближайших к его жилищу улицах и особенно в соседних домах он слыл нарушителем общественной тишины и спокойствия, а репетиции «Гармонической пятерки» вызывали ярость окружающих, выливавшуюся в мстительные постукивания в стену, постоянные перебранки у дверей и бесконечные потоки писем от адвокатов. Уилсон по-своему тоже был мучеником искусства. Но и он, и миссис Уилсон относились к этим неприятностям легко и считали свое теперешнее местопребывание всего лишь временной остановкой на пути Рыжика к богатству.

Репетиции происходили в душной маленькой гостиной с цветастыми обоями и купленной в рассрочку мебелью, уже успевшей потерять свой первоначальный глянец. По стенам на ярких ленточках висела целая коллекция кукол — размалеванных женских фигурок почти без всякого одеяния; такими сувенирами торгуют все киоски в увеселительных садах и парках. Вкусы миссис Уилсон сказывались и в безделушках от Вулворта и в пестрых лентах, которыми были перевязаны занавески. На каминной доске стояли портреты Генри Холла и Джека Пэйна, а между ними портрет самого Рыжика — все трое были сняты за дирижерскими пультами. Фотография Рыжика свидетельствовала о том, что у него выработан индивидуальный стиль дирижирования. Ноты лежали в гостиной повсюду: на стульях, на рояле, на полу, и когда Эрнест вошел, Рыжик с удрученным, видом ворошил все эти груды в поисках оркестровой партии, которой, как водится, в самую нужную минуту не оказалось на месте.

— А вот и наш новый приятель, — сказал Рыжик, прерывая упражнения своих музыкантов. — Эрни Бантинг.

Его слова вызвали самый дружественный отклик:

— Пожалуйте к, нам, пожалуйте!

— Очень приятно.

— Здравствуйте, Эрни.

Музыканты «Гармонической пятерки» расположились полукругом вокруг камина, приспособив первые попавшиеся предметы в качестве сидений. Эти трое молодых людей — Чэд Драйвер, Бек Уилсон и Док Питерс — по виду могли быть чем угодно, начиная с водопроводчиков и кончая приказчиками из бакалейной лавки. В их именах была та лихость, которая считается необходимой для представителей эстрады. Следовательно, и ему придется теперь называться Эрни. Пюпитры мешали свободно двигаться по комнате, и знакомство было сочтено законченным.

— Здравствуйте, — сказал Эрнест. Он робел, стеснялся; он злился на себя, зная, что краснеет, и от одной этой мысли заливался краской по самую шею. Дотронувшись до копчика носа платком, он неуклюжим движением спрятал его обратно в карман. Совершенно ясно, что его здесь сочтут круглым дураком.

— Суньте куда-нибудь пальто и шляпу, — сказал Уилсон. — Сейчас мы начнем. — Он раздал партии. — Это новинка, друзья. Фокстрот «Луна Аризоны». Испробуем его завтра у Хэррьерса. Эрни, вы следите за мной в зеркало. А ты, Чэд, не очень усердствуй на своем барабане. Соседи опять жаловались.

— Есть, сэр.

— Берите табуретку, Эрни. Приготовился, Док? Ну, дружно! Пошли!

Волны джаза подхватили Эрнеста. Тут не было ни вступительных тактов для разгона, ни робкого касания холодной воды кончиками пальцев. Пришлось сразу вниз головой броситься в бурное море. Несколько секунд беспомощного барахтанья, и Эрнест, потонув в оглушительном реве саксофона, сбился с такта и замолчал. Рыжик остановил музыкантов.

— Простите, пожалуйста, — извинился Эрнест, весь побагровев.

— Ничего, ничего. Вы только акцентируйте посильнее и не обращайте внимания на пояснительные знаки. Это для пения. Танцующим нужен четкий ритм — раз-два. Понимаете? Ну, вот. Шпарьте, друзья!

Четкий ритм, мерное движение. Эрнест всеми силами старался не сплоховать. Это всего-навсего джаз, но он докажет им, что может играть и такую музыку. Он держал ритм, держал самую основу его, проскакивая паузы, знаки поворота, ritardando и accelerando , круша их, словно танком, и, наконец, автоматическая точность движения захватила его и грубо подчинила своей власти. С точки зрения искусства это было варварство, но такая музыка въедалась в мозг и проникала в кровь, словно сильное возбуждающее средство. Эрнест именно поэтому так восставал против нее.

Рыжик Уилсон работал над своим оркестром с большим упорством. Вскоре он сбросил с себя пиджак. Достаточно было малейшей нечеткости, и его смычок уже стучал по каминной доске, требуя остановки.

— Одна такая нота — и кончено, танцующие собьются с ритма. Ну, еще разок. Пошли — раз-два...

— У вас неплохо получается, Эрни, — сказал он в одну из пауз. — Только не жалейте вы клавиши! Шпарьте по ним сильнее. И берите октавы не мизинчиком, а средним пальцем. Громче, громче!

И вдруг глаза у него загорелись. — Громче, громче, — повторил он вполголоса, околдованный ритмом этих слов. Он застыл на месте, словно в экстазе. — Ну, друзья, кажется, нашел!

— Простите... — начал было Эрнест.

— Тсс! — Рыжик знаком остановил его. Он беззвучно шевелил губами, устремив взор в пространство. —Получается, друзья! — раздался через секунду его взволнованный голос. — Слушайте! Как вам это понравится?

И, покачиваясь из стороны в сторону, Рыжик произнес нараспев:

— Ну, как? — он с надеждой обвел всех глазами.

— Недурно, — отозвался Док Питерс после паузы, которая затянулась на секунду больше, чем следовало. Бек Уилсон тоже признал, что «задумано неплохо».

— Эрни, пустите меня к роялю, — сказал Рыжик и начал импровизировать. Такие перерывы репетиций были здесь в порядке вещей.

— Нет, не годится, — сказал Рыжик, пробуя подобрать мелодию. — Слишком похоже на «Леди Банджо». Чорт, ведь только что было в голове — чудесный мотивчик!

— Может быть, так? — сказал Бек Уилсон и извлек на пробу несколько нот из своего саксофона. Рыжик покачал головой. Эрнест понял, что он не любитель чужих идей.

— Слишком монотонно. В такой штучке должен быть огонек. Ничего, я потом вспомню, — и он записал слова в блокнот, всегда лежавший под руками на предмет запечатления вдохновенных порывов.