Роберт Гринвуд - Мистер Бантинг в дни мира и в дни войны

— Надо же кому-то этим заняться, — сказал он.

— Я знаю, голубчик. Но они устали от постоянных напоминаний о войне. — Подобные ответы заставляли мистера Бантинга вздыхать так глубоко, что даже со стороны было видно, как у него вздымается и опускается грудь под бременем невысказанных чувств.

Никому не приходит в голову, как сам он устает от всех этих дополнительных забот, которые навалились в дни войны на каждого главу семейства. Заполнение продовольственных карточек и бланков на удостоверения личности, заявки на топливо, наклеивание бумажных полосок на стекла. А они, видите ли, устают только от одних разговоров на эти темы.

Мистеру Бантингу не раз приходилось слышать, особенно от Эрнеста, что проявляемый им интерес к войне и то омоложающее действие, которое она на него оказала, явились результатом его неожиданного повышения по службе. Война гибельно отразилась на делах прачечной, где работал Эрнест, на делах гаража, который Крис держал вместе с Бертом Ролло, и ни с того, ни с чего наградила мистера Бантинга повышением по службе и финансовым благополучием. Вот почему, говорит Эрнест, отец так ясно отдает себе отчет в том, что сейчас война.

Когда она началась, мистер Бантинг работал в магазине Брокли на складе. Его дети почему-то представляли себе, что он ходит там в белом халате, как у бакалейщиков, и — тут воображение почти отказывалось служить им — катает по подвалу маленькую тележку, похожую на багажную. Кроме того — и это было уже гораздо правдоподобнее — отец властвует в подвале над неким юношей по имени Чарли, в душу коего старается заронить хотя бы искру честолюбия. Но никто из его домочадцев — так порой размышлял мистер Бантинг, — решительно никто не хочет понять, каково ему входить в торговый дом Брокли через заднюю дверь, спускаться вниз по ступенькам в подвал и надевать комбинезон, — и это после того, как он в течение двадцати пяти лет входил с главного входа и усаживался за стол в своем собственной кабинете. Бывали дни, когда он по забывчивости направлялся прямо к вращающимся дверям железо-скобяного отдела или, увлекшись разговором с Кордером по дороге из кафе Мак-Эндрью, вспоминал о своем «лишении сана», как выражался его приятель, только уже войдя в помещение магазина.

Впрочем, он и не ждал от своих домочадцев, чтобы они представляли себе, какие мысли и чувства рождались в нем в такие минуты. Это неизбежно сопряжено со всякой жертвой, — ее не понимают и не ценят, как она того заслуживает.

Когда угрюмый Холройд, нынешний заведующий скобяным отделом, спускался на склад или призывал мистера Бантинга к себе для дачи распоряжений, тот с тоской сравнивал свое настоящее положение с прежним и потом долго шагал в подвале из угла в угол, негромким, задумчивым посвистыванием разгоняя тоску.

Но с начала войны мистер Бантинг, реагировавший на вещи большей частью совсем не так, как от него ждали, заметно приободрился. — Меня работа ждет, Мэри! — говорил он во время торопливых утренних сборов перед уходом из дому. Он знал, что у него есть свой уголок в подвале, своя работа, знал, что есть и его доля участия в делах торгового дома Брокли. Он чувствовал себя гораздо лучше, чем в дни своего так называемого отдыха, ибо мистер Бантинг был человек по-старомодному верный. Он принадлежал Брокли душой и телом, он гордился своими связями с этой почтенной фирмой не меньше, чем Тибальт своей принадлежностью к роду Капулетти!

Первый намек на повышение был услышан мистером Бантингом в ту минуту, когда он сидел на складе и мысленно прикидывал, как бы так разместить тяжелые товары, чтобы они могли послужить прикрытием во время взрывов вражеских бомб. С первых же дней войны мистер Бантинг много раздумывал над способами, с помощью которых можно было бы перехитрить Гитлера. Услышав позади себя нечто вроде вступительных тактов в оперной арии, он обернулся и увидел Кордера, стоявшего на нижней ступеньке подвальной лестницы в сверхобычно театральной позе.

— Я принес тебе добрые вести! — провозгласил Кордер. — Еще немного, и ты перестанешь быть троглодитом.

Мистер Бантинг недоумевающе посмотрел на него, ожидая пояснения этого странного слова.

— Как выяснилось, узурпатор Холройд пребывал в чине офицера территориальных войск. Он вернулся в свой полк.

— Призвали?

— Вот именно. Джордж, твое прежнее место свободно.

Сердце у мистера Бантинга екнуло, как у молоденькой девушки.

— Это официально?

— Да. И вот я решил заглянуть к старику и напомнить ему, что здесь, во чреве земли, влачит жалкие дни Джордж Бантинг, жертва черствости людской.

— Знает он, что я здесь? Что я раньше работал в железо-скобяном, — он знает, — задумчиво сказал мистер Бантинг, терзаемый опасением, что кладовщики — это нечто вроде кузнечиков, мгновенно исчезающих из поля зрения начальства, — их оно забывает гораздо скорее, чем какого-нибудь заведующего отделом.

— Пойду напомню ему, — сказал Кордер удаляясь. — Положись во всем на меня.

Мистер Бантинг с сомнением посмотрел ему вслед, колеблясь между надеждой и страхом. Кордер замечательный малый, второго такого не сыщешь, но он ничего не может рассказывать просто, без околичностей; чуть что, ударяется в поэзию. Если он начнет говорить про забытых миром троглодитов, то мистер Бикертон поймет из всего этого, вероятно, не больше, чем понял сам мистер Бантинг.

Испытывая муки подсудимого, который знает, что суд удалился на совещание, мистер Бантинг сел на ящик и стал ждать приговора. Мыслей у него не было — одни ощущения. Он решительно стирал соблазнительные картины, которые рисовала ему надежда: старый закуток, длинные прилавки магазина, он сам, прочно стоящий у власти. Его мучила неприятная сухость в горле, настойчиво напоминающая о трубочке, курение которой было запрещено здесь. Он встал с ящика, зажег газовую конфорку и налил из-под крана воды в чайник.

Пока вода закипала, мистер Бантинг разглядывал свое лицо и фигуру в крохотном зеркальце. Поправил галстук, почистил лацканы пиджака и посмотрел себе прямо в глаза. Другому об этом, конечно, никому не скажешь, но в глубине души мистер Бантинг считал себя молодцом хоть куда. Конечно, в нем нет шика и блеска (мистер Бантинг гордился тем, что не переоценивает себя), но он настоящий англичанин — здравомыслящий, практичный, стойкий и всегда — за исключением сегодняшнего дня — чисто выбритый.

Услышав шаги на лестнице, он потушил газ и с большим проворством, не производя ни малейшего шума, что свидетельствовало о солидной практике в подобного рода делах, спрятал чайник за пустой ящик, который с этой целью и был здесь поставлен.

— Вас просит мистер Бикертон, — чирикнул рассыльный, спустившись ровно настолько, насколько это было необходимо. Мистер Бантинг важно кивнул, посмотрев на него поверх толстой инвентарной книги.