Ричард Йейтс - Влюбленные лжецы

— Вот как.

— Да ничего особенного; такое сплошь и рядом бывает. В общем, потом Клаус уехал, и теперь здесь живет Вуди. Ты заметил маленького дурацкого клоуна над камином? Это он нарисовал — Вуди Старр. Старр из Голливуда. По-моему, художником его может считать только такой недалекий человек, как Джилл. Хотя он приятный парень, продает сувениры туристам за какие-то гроши. У него есть магазинчик на Голливудском бульваре — он его называет «студией», там еще такая дурацкая вывеска висит. И он рисует не только клоунов, но еще и залитые лунным светом озера на черном-черном фоне, и какие-то черные-черные зимние пейзажи, и черные-черные горы с водопадами, и всякое такое, не разобрать. И вот однажды Джилл туда забрела, и ей показалось, что весь этот черный-черный хлам страшно красив. Меня всегда изумляло, насколько у нее отвратительный вкус во всем, кроме одежды. Наверно, она решила, что сам Вуди Старр тоже красив, потому что в тот же вечер притащила его домой. Это было года три назад.

Самое смешное, что он действительно милый. Умеет рассмешить, в чем-то даже интересен: объездил весь мир, когда был моряком на торговом корабле, знает много всяких историй. Даже не знаю: к Вуди как-то привыкаешь. Очень трогательная картина, когда они с Кикером: похоже, мальчик любит его еще больше, чем Клауса.

— Откуда у него это имя?

— Какое имя? Старр?

— Нет, у мальчика.

— Кикер? [25] Kicker (англ.) — брыкливый. Это Джилл выдумала. Все время повторяла, что он запинал ее чуть не до смерти, когда еще не родился. Его настоящее имя Алан, но не надо называть его Эл или еще как-нибудь. Зови его Кикером.

К тому моменту, когда Джек встал и отправился в дом за новой порцией спиртного, у него созрела мысль, что Салли лучше жить одной, в нормальной квартире, как и полагается секретарше. Впрочем, они могли бы встречаться в основном здесь, на побережье, да и не пришло еще время волноваться о таких вещах. Теперь ему казалось, что он всегда сам портил себе жизнь, потому что слишком рано начинал беспокоиться.

— Знаешь что, Салли? — начал он, вынося на веранду наполненные до краев холодные бокалы и собираясь сказать: «У тебя очень красивые ноги», — но вместо этого вернулся к прежней теме. — Такое ощущение, что тебе приходится жить в довольно-таки долбанутом семействе.

— Согласна. Один мой знакомый даже назвал его «вырожденческим». Тогда мне показалось, что это слишком сильное слово, но позже я поняла, что он имеет в виду.

Впервые в разговоре с ним она упомянула, что у нее есть и другие знакомые, и, потягивая виски, Джек почувствовал приступ неподвластной разуму ревности. Скольких других мужчин за все эти годы встречала она в офисе Эдгара Тодда и со сколькими отправлялась потом, смеясь, пропустить рюмочку? И при этом, возможно, говорила каждому: «Заедем еще в одно место? Это здесь, в Беверли. Мне надо взять с собой кое-какие вещи, к тому же хочется, чтобы ты посмотрел, где я живу». Хуже того, после судорог и стонов в постели очередного мужчины всю ночь напролет она вполне могла ему сказать под утро, как и Джеку Филдсу, что тот был «великолепен».

Все ли они были писателями? Если да, то как, черт возьми, их звали? Но может быть, среди них затесалось и несколько кинорежиссеров, кинотехников и представителей прочих профессий, готовящих телешоу?

Он растравил себя ужасно, и единственным способом успокоиться было продлить прерванный разговор.

— Знаешь, ты выглядишь намного младше своих тридцати шести, Салли, — сказал он. — Правда, правда, ну если не считать…

— Да, да, если не обращать внимания на волосы. Ненавижу их. Они поседели, когда мне было двадцать четыре, я их раньше красила, но толку от этого мало.

— Нет, они выглядят замечательно. Я вовсе не имел в виду…

Он порывисто склонился над лежащей в шезлонге Салли и рассыпался в извинениях, беспомощно перескакивая с одного неубедительного оправдания на другое. Он сказал, что волосы — первое, что привлекло его в ней, а когда по ее взгляду понял, что она не поверила, тут же попытался придумать что-то еще: ему, мол, всегда казалось, что преждевременно седые волосы делают хорошенькую женщину «интересной» и «таинственной». Его якобы удивляет, почему девушки не красят свои волосы в цвет седины. Услышав это, она расхохоталась.

— Господи, да тебе, похоже, нравится извиняться! Если тебя не остановить, ты будешь продолжать до бесконечности.

— Ладно, — сказал он, — но выслушай еще кое-что. — Он придвинулся к ее шезлонгу, присел на его край и начал массировать ее теплое, твердое бедро. — Должен признаться, у тебя самые красивые ноги, какие я когда-либо видел.

— Ой как приятно! — сказала она, и ее веки слегка опустились. — Просто чудесно. Но знаешь, Джек, мы потеряем весь день, если сейчас же не встанем и не отправимся в дом поиграть.

В понедельник утром, в состоянии нервного возбуждения, с воспаленными от недосыпа глазами, он вез ее в офис Эдгара Тодда, уже начиная опасаться, что такой радости больше не будет. Все следующие ночи и дни покажутся, наверно, блеклыми и пройдут в безуспешных попытках повторить еще раз восторг этой первой встречи. Они обнаружат друг в друге много неприятного, отталкивающего, будут искать и находить мелкие поводы для недовольства, ссориться, да и просто наскучат друг другу.

Он облизал губы.

— Можно, я тебе позвоню?

— В каком смысле — можно? Только попробуй не позвонить, я тебе такое устрою.

Она провела с ним несколько ночей на этой неделе, следующие выходные и потом еще почти целую неделю. Только к концу этого срока ему вновь пришлось посетить дом Джилл Джарвис, да и то лишь потому, что Салли настаивала, чтобы он посмотрел ее апартаменты наверху.

— Дай мне пять минут, чтобы все выглядело прилично, ладно, Джек? — сказала она ему. — Посиди пока в «логове», поговори с Вуди, а я спущусь за тобой, когда буду готова. — И она оставила его обмениваться улыбками с Вуди Старром, который, казалось, тоже нервничал.

— Что ж, Джек, единственная моя претензия к тебе, — начал Вуди, когда они устроились в кожаных креслах вполоборота друг к другу, — в том, что ты слишком уж надолго лишил нас общества Салли. Мы по ней скучаем — это все равно что потерять члена семьи. Почему бы тебе не привозить ее домой почаще?

И, не дожидаясь ответа, торопливо продолжил, словно безостановочное говорение было лучшим средством от застенчивости:

— Нет, серьезно: Салли из числа самых дорогих для меня людей. Я о ней много думаю. Жизнь у нее была нелегкая, но об этом никогда не догадаешься. Это самая тонкая натура из всех, кого я знаю.

— Да, — согласился Джек, неловко ерзая, так что кожа кресла заскрипела под его тяжестью. — Да, она очень мила.

Затем с выходившей на бассейн террасы к ним прибежал Кикер и вступил с Вуди в оживленную дискуссию о сломанном велосипеде.