Виктор Робсман - Царство тьмы

— Сейчас каждая душа скорбит, — возражала Даша, и голос ее прерывался от волнения. — Сейчас нашего Бога люди судят! — и точно прислушиваясь к страданиям Христа, она затихла, и в глазах ее набегали крупные слезы.

Дашу нельзя было признать за таджичку, хотя и ходила она, как все, в шароварах со звенящим серебром на груди, с бесчисленным множеством косичек на голове. Белокурая, со свежим и открытым лицом северянки, она казалась много моложе своих лет. Она была доброго нрава, и с нею было хорошо, как в теплом жилом доме в непогоду и дожде.

— О чем вы здесь? — сказал входя садовод, и посмотрел с особенным интересом на Дашу, потом на меня, и что-то поняв по своему, аккуратно сел у стены на сбитый войлочный ковер. Лицо его выглядело усталым, серым, каким бывает гаснущий день, когда уже скрылось солнце и еще не настала ночь. Он снова посмотрел внимательно и с тревогой на Дашу и стал говорить о другом, не о том, о чем сейчас думал. Он рассказывал о плодах, пожаловался на яблоню, которая худеет (он так и сказал «худеет», а не сохнет), и одной стороной совсем уже мертва.

— Ее ветер студит, — рассуждал он сам с собой. — Надо ее теплее укрыть, а не то помрет…

Даша слушала его рассеянно, думая о чем то своем, чрезвычайно для нее важном, и, в то же время, всматриваясь в постаревшее и осунувшееся лицо отца. «Как он стар и слаб», — открылось внезапно ей, — и не зная вполне почему, она заплакала.

— Чего ты, Дарья? — спросил отец, но сам угадывал ее мысли, стараясь всячески утешить. Но она, видимо, не хотела утешиться, и просила его позволить ей плакать.

Скоро наступила ночь. Все разошлись по своим углам и как то внезапно Все вокруг умолкло, затихло, замерло. Лежа на худых ряднах, я прислушивался к тишине, стараясь запомнить и понять эту маленькую жизнь незаметных на земле людей, показавшейся мне вдруг весьма значительной.

За дверью послышались всхлипывания Даши, клавшей поясные поклоны перед образом распятого Спасителя; была Великая Пятница, и Даша хоронила Христа. Я понял тогда, что Даша плакала не напрасно.

Здесь не было ни церкви, ни священника, ни дьякона, ни певчих, и Пасхальную всенощную службу каждый справлял, как умел, у себя на дому. Отовсюду доносились песнопения, и таджики собирались толпами у каждого огня, чтобы принять участие в радости русских.

В это утро я не узнал Даши. Она стояла передо мной с гладко зачесанными волосами, одетая в светлое праздничное платье. Она вся светилась, радостная и вполне счастливая. Помню, как протянула она мне пасхальное яйцо, точно самое жизнь, и на ее просветленном лице я увидел все, что совершилось на земле и на небесах. И радость, полная глубокого смысла и сообщавшая надежду, овладела мною. Воскресший Бог, всегда живой, был здесь, среди нас. Он вывел меня из царства тьмы и повел в жизнь вечную.

Типографская ошибка, пропуск текста. — С. В.