Дуглас Кеннеди - Особые отношения

Потому что я плохая мать. Вот это верно, ПЛО-ХА-Я. Как в той песенке в стиле кантри про РАЗ-ВО…

— Салли?

Подняв голову, я увидела, что Тони смотрит на меня своим фирменным удивленно-раздраженным взглядом.

— Тебе нужно пойти и лечь в постель, — сказал он.

— Я только что проспала двенадцать часов.

— Что ж, значит, ты этого хотела.

— Нет, этого хотел мой организм . Потому что мой организм заметил что-то, чего упорно не хочешь заметить ты… что это небольшое физическое усилие, которое называется «родить ребенка», вымотало меня совершенно, до предела. Но ты-то, я понимаю, считаешь, что это ерунда, все равно что два пальца об…

Тони одарил меня ироничной улыбкой и начал складывать диван.

— Я поработаю, — сказал он, — не нужно меня ждать.

— А я не собираюсь сейчас спать.

— Дело твое. А теперь извини…

— Тебе наплевать на все, что происходит?

— Прости, но кто бегал сегодня в больницу, пока мать нашего сына отключила все телефоны и сама отключилась?.

Выговор прозвучал обидно, словно пощечина, тем более что Тони произнес эти слова подчеркнуто спокойным, невозмутимым тоном.

— Как же ты несправедлив. — Мне сдавило горло, и я говорила почти шепотом. Тони лишь улыбнулся в ответ.

— Разумеется, ты так считаешь, — сказал он. — Потому что правда бывает ужасно несправедливой.

Он уселся в кресло у компьютера и, отворачиваясь от меня, бросил:

— А теперь извини…

— Дерьмо ты собачье.

Но он оставил мою реплику без внимания, только заметил:

— Если надумаешь приготовить мне чаю, буду очень рад.

Вместо ответа я пулей вылетела из кабинета, что есть сил хлопнув дверью.

Я сбежала по лестнице вниз. Первой мыслью было выскочить на улицу, поймать такси до Мэттингли, явиться в отделение детской интенсивной терапии, потребовать, чтобы меня немедленно пустили к Джеку. А еще потребовать очной ставки с сестрой Макгуайр, припереть к стенке эту ирландскую сучку, эту ханжу и лицемерку — пусть она ответит, почему распускает обо мне лживые слухи. А потом…

Меня бы связали, надели смирительную рубашку и поместили в ближайшую психушку.

Я зашагала по комнате из угла в угол. Именно так: я мерила комнату шагами, словно маньяк: туда-сюда, туда-сюда, туда-сюда . Остановиться я себя буквально заставила только после того, как в голову пришла поразившая меня мысль: «Посмотри на себя, носишься по клетке, как лабораторная крыса под воздействием амфетамина». Тут же я почувствовала, как холодно в доме. Ледяной ветер гулял по Сефтон-стрит, почему-то продувая мой дом насквозь. Холод наводил на мысли о прогнивших, видимо, полах, о все растущей промозглой сырости и о том, как мало этот дешевый карточный домик похож на викторианский дом-крепость. Скоро его просто сдует, снесет с фундамента, а мы останемся ни с чем посреди улицы.

Но тут климат поменялся. Ртутный столбик подскочил до восьмидесяти градусов [24] 80 градусов по шкале Фаренгейта — 26,7 градусов Цельсия. . Я покинула январь в канадских Скалистых горах и оказалась где-то в тропиках. Это Аруба [25] Аруба — остров в Карибском море. , детка. Забудь про мороз. У нас тут жара, тропическая жара. Градусов сто десять в тени, при влажности девяносто процентов. Меня вдруг прошиб пот. Я так вспотела, что одежда промокла насквозь, нужно было ее срочно снять.

Я и начала раздеваться — не сразу заметив, что шторы на окнах не задернуты и что какие-то люди выходят из такси, затормозившего как раз напротив, а водитель уставился на меня с открытым ртом. У меня возникло желание встать перед ним во весь рост и продемонстрировать свой операционный шов. Однако природное целомудрие победило, и я удрала наверх, укрывшись в ванной. Отвернув холодный кран до упора, я вскочила под душ. Слава богу, я настояла, чтобы нам поставили американский душ, где струи бьют под давлением! А потом…

Что ж ты вытворяешь ?

Я выключила воду. Я прислонилась лбом к кафельной стенке. Меня снова охватил страх — потому что я совсем не владела собой. Особенно пугало то, что, как я сейчас поняла, во всех моих диких, безумных действиях не наблюдалось никакой логики. Эти эмоциональные взбрыки напоминали мячик для пинг-понга, лихо отскакивающий от любого предмета на пути. В разгар этих беснований случались, правда, моменты полной и пугающей ясности — как, например, сейчас, когда мне хотелось биться головой об стенку, бесконечно повторяя: Что ты творишь?

Ответ на этот вопрос был только один: я и сама не понимаю, честно. Потому что я уже вообще не понимала, что творится у меня внутри.

Ты только послушай себя. Смотри, не загнись от жалости к себе. Подумаешь, небольшой сбой душевного равновесия после родов. Любой разумный, уравновешенный человек может с этим справиться — а ты уже развалилась на куски. Прав Тони, что считает тебя упрямой дурой. Потому что ты и правда ведешь себя как идиотка. Хуже, ты позволишь себе уходить все дальше по этой безумной дорожке, так что невольно возникает вопрос, а в здравом ли ты уме. Так что хватит придуриваться. Возьми-ка себя в руки, соберись. И чем беситься, пойди лучше, приготовь мужу чай.

Я последовала совету строгого внутреннего цензора, вылезла из душа, твердо вознамерившись исправиться. Одевшись и высушив волосы, я сказала себе, что отныне буду вести себя разумно и спокойно. Завтра утром съезжу в больницу и извинюсь за пропущенный вечерний визит. Поговорю с сестрой Макгуайр и скажу, что ее вчерашние опасения по поводу моего душевного состояния мне вполне понятны. А потом продемонстрирую им, что могу быть собранной и разумной, и покормлю Джека без стенаний и жалоб. И на домашнем фронте развею все тревоги Тони и покажу себя идеальной супругой, умницей-разумницей.

Итак, я не только приготовила благоверному чай, но еще поставила на поднос целую тарелку его любимого печенья и бутылку «Лафройг» — его любимый сорт солодового виски. Затем я взобралась по ступеням, при этом раза два чуть не потеряла равновесие — очень уж много всего было на подносе. Когда я добралась до двери кабинета, она оказалась запертой. Пришлось постучать ногой.

— Тони, — позвала я.

Он не ответил — хотя я ясно слышала, как внутри тихо играет музыка.

— Тони, открой, пожалуйста. Я принесла тебе чай.

Дверь отворилась. Он посмотрел на поднос.

— Что это?

— Это для поддержания творческих сил. И еще — прими это как извинение.

— Хорошо, — кивнул Тони. Забирая у меня из рук поднос, он добавил: — Ладно, я, пожалуй, еще поработаю.

— Хорошо идет?

— Вроде бы. Ты меня не жди. — И он закрыл дверь.

Не жди меня!

Как похоже. Как это до отвращения похоже на него! Унизить меня, как обычно, проигнорировать мою попытку примирения — и как раз в тот момент, когда я стараюсь быть хорошей.