Дина Ратнер - Бабочка на асфальте

Вертолёт… Неужели, опять теракт…» Решительно откинув одеяло, Давид встал, хотел было быстро по-солдатски умыться, одеться, но прихватило сердце; после инфаркта нельзя делать резких движений. Ничего не оставалось как переместиться в кресло у окна и смотреть в редеющую черноту предрассветного неба.

«У арабов, усиленный радиопередатчиками, крик муэдзина. Истошными воплями с минарета они заявляют своё право на нашу землю. Евреи и арабы молятся одному Богу и молятся об одном — о владении Израилем. Но ведь в Торе, которую мусульмане взяли за основу Корана, сказано, кто унаследует эту землю. И ещё сказано: соберутся сюда евреи после рассеяния: „И приведёт тебя Господь Бог твой в землю, которою владели отцы твои, и будешь ты владеть ею; и облагодетельствует Он тебя, и размножит тебя более отцов твоих…“»

Места, где жили евреи, сейчас называются Палестинской территорией. Мы, иудеи, считаемся оккупантами на Иудейских горах. Смешно, но мусульмане всерьёз утверждают, что ТАНАХ — это перевод с арабского, и не Ицхака, а Исмаила повёл Авраам на заклание. Дескать, археологические раскопки не свидетельствуют о нашем праве на Израиль. Сейчас они выгребают тысячи тонн земли на Храмовой горе и, конечно же, уничтожают следы нашего присутствия здесь. А мы почему-то не препятствуем им в этом. Почему? Боимся мирового сообщества? Но ведь есть историческое право. Нашу Тору не только мусульмане, но и христиане взяли за основу своей религии. Римский папа, когда образовалось Израильское государство, был поражён — исполнилось пророчество. У арабов маниакальное сознание; что хочу, то и говорю. Пытались внушить Римскому Папе: евреи, мол, предали Мухаммеда и распяли Христа. К счастью, глава католической церкви — человек образованный, знает историю мировых религий. Недавно назвал евреев старшими братьями по вере, просил прощения за зверства христиан, и в частности, за убийство иудеев в католической Польше.

Вот и сейчас арабы кричат на весь мир: «Никакой катастрофы еврейского народа во Второй Мировой войне не было. Всё это евреи сами придумали, чтобы получить право собраться на Святой Земле». Будто не их муфтий вступил в сговор с Гитлером.

«Война за влияние в мире ведется между нами и евреями», — говорил Гитлер. Под этими словами мог бы подписаться и муфтий. И никто не привлекает лжецов к ответу за фальсификацию фактов, должно быть не принимают всерьёз. Но беда в том, что палестинцы, верят своим бредням, в их школьных учебниках государства Израиль не существует. Они и не скрывают своих намерений, устраивают демонстрации с лозунгами: «Палестина — арабская земля, здесь нет места евреям». Евреи, после войны, уповали на дружбу со своими, так называемыми, сводными братьями. Арабы же, по приказанию муфтия, создали подпольную военную организацию, чтобы сбросить евреев в море.

Я, когда был маленьким, мысленно писал письмо Богу, просил чтобы мне не бояться темноты и не плакать от того, что девочка в детском саду, которая рисовала жёлтую луну на чёрном небе, не обращает на меня внимания. Сейчас, когда я скоро буду перед лицом Всевышнего, я скажу Ему: «Зачем Ты допускаешь, что измаильтяне убивают нас сейчас, после стольких веков страданий?» И услышу ответ: «Зверство арабов даёт вам право разделаться с ними».

Если долго смотреть в окно на тающий месяц, увидишь как первая птица с криком выстреливает в небо, словно спохватилась, вдруг рассветёт без неё. Через несколько минут — вторая, третья, дальше — целая стая. Месяц становится всё уже, бледнеет…, вот и растаял до облачка. Или это просто штрих на небе? Уловить бы момент его исчезновения. Отводить взгляд нельзя, через мгновение не найдёшь этот белый штрих на ясном небе восходящего солнца.

Что делает сейчас мой мальчик? Вчера вечером мы разговаривали по пелефону, всё, говорит, в порядке (в Израиле мобильный телефон называется «пелефон» — от слова «пеле» — чудо). Другого и не скажет. Может всю ночь стоял на сторожевом посту, не задремал бы, а то не услышит подкрадывающихся боевиков. Нужно позвонить, разбудить. А если мой звонок отвлечёт его, одного мгновенья достаточно чтобы араб выстрелил. Но ведь Илюша позавчера дежурил. Могут поставить и вне очереди.

Только бы услышать его голос, но звонить нельзя, боюсь разбудить солдат. Над мальчиком уже смеются: «Опять твой сумасшедший дед спать не даёт».

На днях в теракте взорвали утренний автобус, в котором было много солдат; семнадцать убитых и более сорока раненных. Не могу слушать эти сообщения — восемнадцать, девятнадцать, двадцать…, двадцать три года, и среди них девушки.

Мать одного из солдат отказывалась верить, надеялась, что в этом автобусе её сына не было, ведь у неё нет больше детей. И это случилось. Отец другого солдата провожал сына до базы — никак не мог расстаться. Тяжело раненого сына на похороны отца принесли из больницы на носилках, принесли прочитать кадиш — поминальную молитву.

«Господи, забери меня, только сохрани и помилуй моего мальчика».

Давид бен Йосеф спешит прочесть псалом: «Ответит тебе Господь в день бедствия, укрепит тебя имя Бога Яакова. Он пошлёт тебе помощь из святилища и с Сиона поддержит тебя…». Стало спокойней. А после валидола сердце отпустило, задремал…, как в лодке поплыл по тихой воде. В каплях, падающих с вёсел, дробится солнце, за прикрытыми веками радужный свет. Лодка ударилась о высокий берег, что означало: пора вылезать и карабкаться по отвесному склону. Нет сил преодолеть крутой подъём, но и в лодке оставаться нельзя. Старик хватается за камни, свисающие корни деревьев; он давно усвоил: покой, бездействие — это конец. Поднявшись на гору, видит ступенчатые ярусы белых строений Иерусалима. На соседней горе — кладбище; «Значит скоро там буду» — подумал во сне. Хотел было опечалиться, но благоразумно решил: «А где же мне ещё быть; здесь хорошо — небо, солнце, и к Богу ближе». В следующую минуту, очнувшись, вспомнил: он ещё в России видел во сне эту белую, многоярусную карусель домов. Стоял над жёлтым песчаным обрывом и смотрел через глубокий овраг на светящийся город. Попав в Иерусалим, сразу узнал его. Рядом, спиной к видению, стояла его подруга Зоя; в России говорят — любовница, в Израиле — хавера. Длинноволосая, светлоглазая она укоряла его в легкомыслии:

— Нельзя жить химерами, вместо того, чтобы стать руководителем группы, ты в облаках витаешь, занимаешься пустяками. Не думаешь о сыне.

А в подтексте было — «не думаешь обо мне».

— Много ли человеку надо, — возражал тогда Давид, радуясь видению: дома преодолев силу тяжести, зависли между небом и землёй.

— Много. Не о тебе речь, о сыне. Ребёнок растёт, его одевать, учить надо.

— Вот и пусть учится. Было бы желание.