Филип Дик - Мэри и великан

— Вы почувствовали это, верно? — говорила Бет, обращаясь к Туини. Она стала играть еще громче и эмоциональнее. — Вы почувствовали все, что я хотела в ней сказать?

— Да, — согласился Туини, с полузакрытыми глазами покачиваясь в такт музыке.

— И вы раскрыли все это. Вы ее оживили.

— Это красивая песня, — сказал Туини; он был словно в трансе.

— Да, — прошептала Бет, — вы придали ей красоту. Почти пугающую красоту.

— «Белое Рождество» [24] «Белое Рождество» («White Christmas») — популярная песня Ирвинга Берлина, впервые исполнена в 1941 г. Бингом Кросби. , — сказал Нитц, — вот твой потолок. Тут тебе и хана.

Несколько кратких мгновений Туини удавалось сохранять самообладание. Затем чувства пересилили, и он отвернулся от пианино.

— Обыденное хамство, Пол, способно ранить, и очень сильно.

— Только если ты не толстокож.

— Это мой дом. Ты пришел ко мне в гости, по моему приглашению.

— Твой только последний этаж. — Нитц был бледен и напряжен; он уже не шутил.

Последовало молчание, все более взрывоопасное. Наконец Мэри Энн подошла к Туини и сказала:

— Нам всем пора.

— Нет, — ответил Туини, снова становясь радушным хозяином.

— Пол, — сказала она Нитцу, — пойдем.

— Как скажешь, — откликнулся Нитц.

Бет, сидевшая за пианино, пробежалась по клавишам.

— А нас вы не хотите подождать? Мы бы вас подвезли.

— Я имела в виду, — пояснила Мэри Энн, уже понимая безнадежность своей затеи, — что нам всем пора. Всем пятерым.

— Отличная идея, — согласилась Бет. — Боже, ничего лучше и представить себе нельзя.

Она не тронулась с места и продолжала играть. В углу, поджав под себя ноги, сидел и печально перебирал струны всеми забытый Чад Лемминг. Его никто не слышал — голос гитары терялся среди более мощных фортепьянных аккордов.

— Теперь уж ее отсюда не сдвинешь, — в каком-то порыве сказал Кумбс Мэри Энн, — все, внедрилась и укоренилась.

— Закрой рот, Дэнни, — добродушно отозвалась Бет, начиная серию секвенций, переходящих в балладу Форе [25] Форе , Габриэль Урбен (1845–1924) — французский композитор и музыкальный педагог. . — Послушайте вот это, — сказала она Туини, — слыхали когда-нибудь? Это одна из моих любимых вещей.

— Никогда не слышал, — сказал Туини. — А это тоже ваше?

Бет фонтанировала музыкой, искрила и брызгала: вслед за прелюдией Шопена тут же зазвучала первая часть сонаты си-бемоль Листа. Туини, попав в этот бурный поток, держался стойко, выжил и даже сумел улыбнуться, когда закончилась кода.

— Обожаю хорошую музыку, — объявил он, и Мэри Энн в замешательстве отвела взгляд. — Жаль, что не получается уделять ей больше времени.

— А знаете «Лесного царя» Шуберта? — спросила Бет, не переставая яростно бить по клавишам. — Как замечательно вы могли бы его интерпретировать!

Кумбс навел камеру и щелкнул их обоих за пианино. Туини как будто даже не заметил; он по-прежнему вдыхал музыку, теперь с закрытыми глазами, со сжатыми перед собой ладонями. Кумбс, смеясь, скинул на пол использованную лампочку для вспышки и вставил новую, которую достал из кожаного футляра на поясе.

— Боже, — сказал он Нитцу, — он совсем покинул нас.

— Это бывает, — отозвался Нитц. — Боюсь, для него это обычное дело.

Он придвинулся ближе к Мэри Энн и положил руку ей на плечо. От дружеского прикосновения ей стало чуть легче, но ненамного.

Внезапно Бет отпрыгнула от пианино. В экстазе она схватила Лемминга за руку и рывком подняла его на ноги.

— И ты с нами, — закричала она ему, остолбеневшему, в ухо, — давайте-ка, танцуют все!

Довольный тем, что его снова заметили, Лемминг принялся страстно играть. Бет поспешила обратно к пианино, где сбацала начальные аккорды шопеновского полонеза. Лемминг в исступлении пустился по комнате в пляс; бросив гитару на кушетку, он высоко подпрыгнул, хлопнул ладонями по потолку, приземлился, схватил Мэри Энн и закружил ее. Качаясь взад-вперед у пианино, Туини ревел:

«…И до конца времен…»

Мэри Энн было ужасно стыдно; она с трудом высвободилась из объятий Лемминга. Она ретировалась в безопасный угол и снова встала рядом с Полом Нитцем, поправляя жакет и приходя в себя.

— Сбрендили, — пробормотал Нитц, — унеслись в другое измерение.

Кумбс, хихикая, подкрался с камерой и втихаря запечатлел перекошенное лицо Бет. Очередная сгоревшая лампочка хрустнула под ногой Туини, а Кумбс метнулся дальше, туда, где выделывал коленца Лемминг. Всех снова ослепила вспышка. Когда к Мэри Энн вернулось зрение, она увидела, как Кумбс карабкается на пианино, чтобы сфотографировать их сверху.

— Боже мой, — поежившись, сказала она, — с ним явно что-то не так.

Отрешенный и подавленный, Нитц ответил:

— Все это такая гадость, Мэри. Я лучше отвезу тебя домой. Ты этого не заслуживаешь.

— Нет, — ответила она, — я не поеду.

— Почему? Что ты здесь потеряла?

Его передернуло, и он с отвращением кивнул в сторону Туини.

— Этот? Не унялось еще?

— Это не его вина.

— Ты никогда не сдаешься, так ведь? — сказал Нитц треснувшим голосом и со скрипом сглотнул. — Не могу больше выносить эти прыжки; я ухожу.

— Не надо, — быстро отозвалась Мэри Энн, — пожалуйста, Пол, не уходи.

— Боже милостивый, — взмолился Нитц, — меня тошнит.

Он передал ей свой стакан и, пригнувшись, поковылял из комнаты и по коридору. Кумбс, похожий на какого-то колченогого паука, радостно щелкнул затвором ему вслед.

— Посмотрите на меня! — кричал Лемминг, размахивая руками и тяжело дыша. — Кто я? Угадайте, кто я?

Бет заиграла «Бедную бабочку».

— Нет! — взвизгнул Лемминг. — Неправильно! — Он бросился на пол и закатился под пианино; видно было только, как он сучит ногами. — А теперь я кто?

Кумбс рванул туда, присел на корточки и фотографировал его. Одну за другой он скидывал перегоревшие лампочки и доставал из футляра новые. Глаза у него были выпучены, бледное лицо пошло красными пятнами, растрепанные лоснящиеся волосы слиплись на висках.

Мэри Энн стало нехорошо, и она сбежала на кухню, затыкая уши от этого шума. Но он продирался сквозь стены и пол, вибрировал и бился вокруг. Она слышала, как в ванной выворачивает Нитца — устрашающие звуки, будто его тело разрывалось на части.

Бедный Нитц, подумала она. Она отвела руки от ушей, стояла и вслушивалась в его агонию, не зная, как помочь. Очевидно, никак. А страдал он и из-за нее тоже. За стенкой в гостиной продолжалась вакханалия; в дверях показался Лемминг с лицом, переполненным радостью, протянул к ней руки и туг же исчез. Бычий рев Карлтона Туини все не умолкал; он то поднимался, то становился глуше, по-прежнему в обрамлении неистовых аккордов старенького пианино.

Голос этого инструмента, такой знакомый и милый ей, сейчас звучал враждебно. Иногда, сидя в квартире в ожидании Туини (и редко дожидаясь его), она несмело выстукивала несколько мелодий, песенок из автомата — скудное наследство своей юности. Теперь же пианино громыхало и гремело вовсю. За дело взялись профессионалы, и звук нарастал, пока в серванте не задребезжали чашки и тарелки.