Павел Сутин - 9 дней

Гаривас вставил в магнитолу кассету, заиграла «Yesterday».

— Козлы, — буркнул Никон. — Мерзавцы. И Миша, и «главный».

— Чего ты яришься-то, елки-палки? — сказал Худой. — Не было этого. Никто тебя не увольнял.

— Ну ладно, — сказал Бравик. — Подытожим.

— Валяй. — Гена обернулся к Никону. — Он к Васе Кутузову вчера ездил.

— Ну? — Никон поднял голову. — Да, это правильно. Через призму, так сказать, психиатрической диагностики…

— Что за Кутузов? — спросил Никона Худой.

— Однокурсник, — сказал Бравик. — Чертовски грамотный психиатр.

— Психиатрия, конечно, дисциплина мутная, эмпирическая, — сказал Никон. — Но Вася был хорош. Если б он так не квасил, то давно бы докторскую защитил.

— Он в завязке, — сказал Гена. — Уже три года.

— И слава богу, — сказал Никон. — Ну и что он про все это думает?

— Он считает, что после случая на Караташе у Вовки развилось посттравматическое диссоциативное расстройство, — сказал Бравик. — Отсюда — спиртное с транквилизаторами, антероградная амнезия и немотивированная агрессия. Вася считает, что файлы в Вовкином компе есть следствие синдрома перенесения негативного исхода.

— Подзабыл я эту хиромантию, — сказал Никон. — Какого, говоришь, синдрома?

— Синдром перенесения негативного исхода. У людей сложной психологической организации диссоциативное посттравматическое расстройство иногда приобретает причудливую форму. Перенесенный стресс изливается в патологическое творчество. Такие люди изобретают самые трагические варианты судеб своих близких.

— М-м-да… — Гена потер подбородок. — Тривиальное объяснение. Скучное.

— А тебе надо мистики, да? — сказал Бравик. — Литературщины всякой?

— Да черт его знает, чего мне надо… — Гена посмотрел на свои ладони в расчесах. — У меня, блин, экзема уже который день.

Тут зазвонил его телефон.

— Слушаю, — сказал Гена.

— Гена, здравствуй, — сказал Соловьев. — Я тут вспомнил кое-что. Ты спрашивал, не выполнял ли кто-нибудь из наших для Володи работу по редактированию джипеговских файлов.

— Минуту, — сказал Гена и включил спикерфон.

— У нас есть такой Слава Бордунов. Изумительно работает с «тридэмаксом». Я вспомнил: пару раз они с Володей мастерили какие-то картинки. Сидели долго, Володя в половине двенадцатого заказал пиццу — Рита чек увидела, сказала: сплошной холестерин, шеф себя не жалеет…

— Спасибо, Владик, — сказал Гена устало. — Большое тебе спасибо.

Он положил телефон в карман.

— Вот и всё, — сказал Худой. — Как будто пазл сложили. — Он выключил лэптоп. — Петя, племянник, любит пазлы складывать, я их штук двести за последний год с ним сложил.

Бравик встал у стеллажа и взял с полки номер «Rolling Stone». На обложке стояли в ряд битлы, Эпстайн, еще кто-то. Номер был за апрель семьдесят четвертого, потрепанный, в тысяче рук побывавший.

— Лободе будем звонить? — спросил Никон.

— Звонить? — Бравик поднял глаза от обложки. — А, Лободе… — Он положил журнал на полку. — Да, надо позвонить. Всякое дело надо доводить до конца.

— «И скорее повинуясь привычке доводить всякое дело до конца, нежели подозревая Штирлица, Мюллер вызвал Шольца и велел снять со стакана отпечатки пальцев», — сказал Гена.

Бравик набрал номер и сказал:

— Сань, здравствуй. Это Браверманн тебя беспокоит. Я тебе сейчас задам один вопрос. Ты не удивляйся, просто ответь. Скажи, пожалуйста: перенес ли ты два года назад черепно-мозговую травму?

— Перенес, Б-б-бравик, перенес, — ответил Лобода. — Еще как п-п-перенес. Ты залез в Вовин к-к-комп, да?

— Погоди… — У Бравика сел голос. — То есть…

Гена резко обернулся на тон Бравика, Худой поднял голову, а Никон нахмурился.

— Ты помнишь, что получил травму? — глупо спросил Бравик. — Ты это действительно помнишь?

— П-п-помню, помню. Все ждал, к-к-когда ты позвонишь. Давай завтра п-п-повидаемся. И Никона с Генкой п-п-позови.

— Они рядом. И Худой тоже.

— Я так и д-д-думал.

— Ты можешь завтра приехать на Усачевку? — Бравик посмотрел на Гену и прошептал: — Когда?

— Вечером, — быстро сказал Гена. — Пусть приезжает в шесть.

— Как штык чтоб был, — тяжело сказал Никон, — минута в минуту.

— Часам к шести, — сказал Бравик.

— Д-д-договорились, — сказал Лобода. — Д-д-до завтра.

И отключился.

— Он все помнит, — ошеломленно сказал Бравик. — Он знает про файлы. Он ждал моего звонка.

— Ты уезжаешь? — спросила Марина.

Она гладила на кухне футболки Васена, потом зашла в комнату и увидела, что Гена надевает свитер.

— Да, — сказал Гена. — Надо повидаться с мужиками.

— Что вы каждый день разглядываете? Вовкины статьи?

— Нет, не статьи. — Гена положил в карман сигареты. — Мы нашли в Вовкином компе несколько странных фоток.

— Что значит «странных»?

— Я позже все тебе расскажу. — Гена, стараясь не встречаться с Мариной глазами, вышел в прихожую. — Потом. Когда мы во всем разберемся.

— Ген, ты почему вчера пил водку? — тихо спросила Марина.

— А вот захотелось… — Гена снял с вешалки плащ. — Захотелось мне, значит, водочки выпить.

— Погоди. — Марина взяла Гену за руку и повела его в комнату. — А ну сядь.

Он покорно опустился в кресло.

— Ты почему на меня так смотрел вчера?

— Никак я на тебя не смотрел, все нормально.

— Ты кричал ночью.

— Нервотрепка, Вовку похоронили… Руки, блин, чешутся, экзема опять началась.

— Я купила полькортолон. Сейчас же намажь руки.

Гена спросил, глядя в сторону:

— Ты знала Вовку до того, как мы поженились?

У Марины застыло лицо, она отвела со лба рыжеватую прядь и ответила:

— Знала.

— Насколько близко?

— Достаточно близко.

Гена стал грызть ноготь.

— Вот что, — мягко сказала Марина, — если тебе угодно будить призраки прошлого — ради бога. Но с тем же успехом мы можем поговорить о Саше Смирнове из четвертого отряда.

— Не понял.

— Он был барабанщиком, а я была беззаветно влюблена в него весь второй сезон пионерского лагеря «Лесная сказка», в июле восемьдесят шестого. Мне было одиннадцать лет. Сразу признаюсь: мы целовались за душевой.

— Барабанщик… — Гена помял виски. — Да, глупейший, конечно, разговор.

— Это точно.

— Почему ты мне не сказала про Вовку?

— Когда не сказала? Десять лет назад?

— Да когда угодно.

— В этом не было надобности. Ни тогда, ни после. Ген, в жизни есть явления, которые не нужно вспоминать. Это могут быть самые светлые явления. Но если ты точно знаешь, что они из прошлой жизни, то их надо раз и навсегда пролистнуть. Если же к этим явлениям возвращаться, если ворошить их, как муравейник, точить над ними слезу — то можно запросто испакостить жизнь нынешнюю .