Стефан Каста - Лето Мари-Лу

— Мари-Лу Арвнелль.

— Привет… это Адам.

Несколько секунд в трубке молчат. Мне кажется, она собирается с духом.

— Привет.

— Я же обещал, что позвоню.

— Да, здорово, что ты это сделал.

— Как в городе?

— Жарко!

— Здесь тоже. Даже в воде!

— Ты звонишь из магазина?

— Ага. Еле доехал.

— Я знаю.

Кажется, она в хорошем настроении. Во всяком случае, ее голос звучит веселее, чем я ожидал. Или это лишь маска?

— На днях видел Бьёрна. Он заходил поздороваться.

— Ага.

Я понимаю, что ступил на зыбкую почву, и думаю, как бы сменить тему.

— Я часто хожу рисовать на «наш» луг. Сейчас там так красиво.

— Ага.

Я собираюсь с духом. Провожаю взглядом темно-синий «Гольф», остановившийся у «Вивохаллена». У него немецкий номер. Спрашиваю:

— Ты подумала над тем, что мы с тобой обсуждали?

В трубке на секунду становится тихо:

— Ты имеешь в виду, приеду ли я туда?

— Да, это было бы очень здорово.

— Мы с мамой говорили об этом. Она считает, что это хорошая идея. Хочет, чтобы я поехала.

— Я тоже так считаю, — с энтузиазмом говорю я. — Будешь жить в комнате Бритт. Это самая лучшая комната в доме.

В трубке снова молчание. Затем Мари-Лу говорит:

— Ну что ж, я приеду, Адам. Я обязательно приеду!

Я стою перед домом и не понимаю, как здесь оказался. Не хватает получаса моей жизни. Я проехал семь километров и даже не заметил. Мысленно я был где-то в другом месте. Хорошо, что меня не сбили, хотя мне должен был встретиться автобус.

Вечером я желаю спокойной ночи Сив и Рут и все еще чувствую себя счастливым. На заднем сидении пусто. Четвертый день подряд без яиц. Я сообщаю курам, что у нас скоро будет гостья и им нужно взять себя в руки.

«Ко-ко-ко», — отвечают Сив и Рут и озабоченно качают головами.

Я прохожусь по гостиной пару раз щеткой для мусора и нахожу двух мертвых шмелей под окном. Выбрасываю их вместе с грязью из совка за открытую дверь. Размышляю, стоит ли вытрясти половик из кухни, но решаю, что это не нужно. Ведь здесь жил только я.

Иду во двор, отламываю несколько веточек цветущего жасмина и ставлю их в керамическую вазочку на подоконник в комнате Бритт. Достаю старый фарфоровый горшочек, который Бритт купила на аукционе.

« Температура +27 °C, солнечно, ветер слабый, южный », — пишу я в дневнике.

Я не могу заснуть. В верхушках елей шумит ветер, и я думаю, что озеро должно снова разбушеваться. Из-под одеяла доносится стук. Это гудит мое сердце, словно мотор лодки.

Тихо, тихо, сердечко.

Скоро приедет Мари-Лу. Будет здорово.

— Ты правда не хочешь чаю?

— Правда.

Мари-Лу сидит на мостках и смотрит на озеро. Отвечая, она не поворачивает головы. Вечернее солнце ласкает ей щеки и играет в темно-каштановых волосах, образуя светлый нимб над головой. Я подхожу и усаживаюсь рядом, скрестив ноги. Осторожно дую на горячий чай.

— Как же красиво, — говорит она.

— Я рад, что ты приехала.

Наконец она оборачивается и секунду смотрит на меня. Я встречаю ее пустой взгляд и снова чувствую, как сжалось мое сердце. «Господи, — думаю я. — Господи, что же ты сделал с Мари-Лу?» Она отворачивается.

Мы сидим и молчим. Вечер говорит сам за себя. Бессвязно бормочут волны, быстрая лодка с пластмассовым корпусом огибает мыс и разрывает гладь блестящей воды, направляясь к кемпингу в Норрэнгене, и хотя лодка довольно далеко, нам слышно все, что говорят ее пассажиры, так же отчетливо, словно они рядом. Каждое их слово долетает до наших ушей.

Когда лодка уплывает, мы слышим, как на птичьем дворе жалуются на что-то Сив и Рут.

— Здорово, что у тебя есть куры, — говорит Мари-Лу.

Я киваю:

— Только они не несутся.

— Может, они линяют?

— Как это?

— Меняют оперение. Через несколько недель у них вырастут новые перья.

Я задумываюсь. Сив и Рут действительно имеют нездоровый вид.

— Хочешь посмотреть? — спрашиваю я и протягиваю Мари-Лу альбом для эскизов.

Я хочу, чтобы она увидела, как я теперь рисую. Чему научился за эти три года.

Она кивает, берет альбом и быстро листает.

— Хорошо, — говорит она и возвращает мне альбом.

— А как твое пение?

Мари-Лу сидит и молчит, Похоже, она не собирается отвечать на мой вопрос. Я пытаюсь сгладить неловкую ситуацию:

— Я просто вспомнил нашу встречу в Сёдере. Ты собиралась петь в церкви Святой Софии.

— Ну да.

— Ты хочешь стать певицей?

Мари-Лу отвечает не сразу. Спустя некоторое время она начинает говорить таким жестким тоном, что у меня по коже бегут мурашки:

— Кем, по-твоему, я стану, Адам? Разве ты не видишь? Проклятым инвалидом, вот кем!

Она разворачивает коляску и быстро едет к дому. Останавливается у лестницы и пронзительно кричит:

— Да помоги же мне, черт побери!

Мари-Лу закрывается в комнате Бритт, а я в одиночестве сижу за столом у окна. Что-то рассеянно черчу в альбоме. Рука сама водит карандашом. Потом встаю и иду на мостки чистить зубы. Вернувшись в дом, подхожу к двери комнаты Бритт и спрашиваю Мари-Лу, нужно ли ей помочь. Она не отвечает. Наверное, заснула.

— Я ложусь спать, Мари-Лу. Если ты что-нибудь захочешь, только крикни.

Записываю в дневнике: « Температура +22 °C, солнечно, слабый южный ветер. Приехала Мари-Лу ».

Я забираюсь на кровать, пытаюсь немного почитать, но не могу сосредоточиться. Тушу свет и долго лежу без сна.

Ранним утром я просыпаюсь, ставлю воду на плиту, стараюсь двигаться тихо, выхожу на цыпочках из дома и «поливаю» цветы иван-чая. Будет прекрасный день. Лето вступает в свои права. Чья-то яхта, переночевав в нашей бухте, держит курс прочь от берега. Паруса трепещут на ветру, а на палубе сидят два малыша и машут мне руками. Спасательные жилеты скрывают их по уши, и мне видны лишь их светлые взъерошенные волосы. Я машу им в ответ и неторопливо иду на птичий двор. На земле и правда полно перьев, видимо, Мари-Лу права — Сив и Рут действительно меняют оперение.

Когда я возвращаюсь в дом, вода уже кипит. Я выключаю конфорку, бросаю в кастрюлю пакетик чая, нарезаю хлеб, накрываю на стол и приношу из кладовки плавленый сыр. Из комнаты Мари-Лу доносятся звуки. Дверь распахивается, и появляется она сама. Крутит руками колеса коляски, морщится, переехав через порог, и въезжает в кухню.

— Я обязательно его уберу, — говорю я.

— У вас что, все еще нет в доме туалета?

Я качаю головой.

— Только кабинка на улице.

Это красный сарайчик, расположенный на холме у края леса недалеко от дома. К нему ведет частично выложенная камнем дорожка. Сквозь щели в двери туалета видна вся бухта.

— И как, по-твоему, я туда доберусь?

Я понимаю, что у нас проблема. Я совсем не позаботился о таких вещах. Добраться до кабинки на инвалидной коляске вряд ли возможно. Даже если я ее повезу. Тут я вспоминаю: когда я был маленьким, папа, бывало, катал меня в тачке. Я веселился вовсю.