Эльмира Нетесова - Забытые смертью

— Так, кто меня сегодня пригласит к себе на обед?

Люди переглянулись. Никто не ожидал такого вопроса, не думал звать к себе в дом незнакомого человека.

— Ну, чего задумались? Ведь нам с вами годы придется работать вместе. Разве не так? Значит,

лед быстрее надо ломать! Так кому мне первому честь оказать?

Торшин голову в плечи вобрал. Только бы не на него пал ее выбор, и стал лихорадочно искать отговорку. Так не хотелось вести домой это чучело и пугать детей. Да и не заведено было в семье приводить в дом без предупреждения чужого человека.

— Пойдемте ко мне, — решилась учетчица, и Торшин вздохнул с облегчением.

Егор старался не видеть Нину Николаевну. Его раздражал ее лягушачьи широкий морковный рот и глаза, обведенные карандашом. Но она, словно не замечая его отношения, всегда садилась напротив его стола, положив ногу на ногу, да так, что не только колени, а все, что выше, наружу оказывалось, доступным глазу.

Инесса и не собиралась одергивать юбку. И, едва ей стоило уйти, учетчики и бригадиры начинали подшучивать над Торшиным:

— Держись, Егор! Охмурить хочет тебя бухгалтерша. Уже заголяется на глазах. А лыбится как! Зубами коленки чешет от нетерпения. Ты, того, не зевай, успокой эту кобылу!

Егор краснел по уши. Злился. А колхозники словно удила закусили. Торшин однажды не выдержал. И оборвал дикий хохот над очередным анекдотом Инессы:

— Хватит ржать! Считать мешаете! Кому охота повеселиться, идите в коридор. Здесь не место для курения и пошлостей! Понятно? — глянул на Инессу.

Но та не смутилась, не обиделась. Погасила сигарету и ответила спокойно:

— Вы очень правильный и добросовестный работник, Егор! Я отдаю вам должное. Но… После двух часов работы каждый имеет право на десятиминутный отдых. Вы им не пользуетесь. Но вокруг вас работают люди. И с ними надо считаться. Кстати, замечание женщине делается наедине, в спокойном тоне, если ее не хотят унизить или оскорбить. Учтите это на будущее. Мы с вами коллеги. Значит, обязаны считаться друг с другом и уважать. Надеюсь, я правильно понята? Человек, даже самый трудолюбивый, производит неприятное впечатление, если он плохо воспитан и груб…

Егор глянул на нее в упор. Молча, взглядом обматерив бабу по-черному. А та спросила как ни в чем не бывало:

— Вы не хотите передо мной извиниться? Что ж, я прощаю вас!

Торшин негодовал. Он отшвырнул бумаги, лежавшие перед ним кипой, на другой конец стола, а Нина Николаевна сказала, рассмеявшись:

— Ну, вот так-то лучше! Я так и знала, что вы хотите чаю! Клашенька, налей Егору. Пусть отдохнет немного с нами! Тем более завтра выходной, сегодня можно немного задержаться, чтобы подбить все счета.

Егору ничего не оставалось, как с идиотским видом согласиться с предложением Инессы.

Еще через неделю она заставила его помочь с годовым отчетом. Торшин сослался на занятость, но тогда Инесса обратилась к председателю, а тому Егор не мог отказать.

До глухой ночи сидел Торшин, обсчитывая затраты и доход хозяйства за год. Полеводы, животноводы, тепличное хозяйство, пасека, механизаторы, стройцех — по каждому человеку делал он выборки. От цифр в глазах рябить начало.

Когда оторвался от бумаг, чтобы перевести дух, увидел — Нина Николаевна что-то бойко подсчитывала на счетах, записывала по журналам данные. Прядь крашеных волос упала ей на лоб, и Торшин увидел открывшуюся седину.

В работе Инесса была совсем не похожа на отдыхающую. Усталая складка прорезала лоб, выдавая пережитое, возраст. Морщины в уголках губ обозначились горестными складками.

«Видно, и эту бабу не обошла беда», — подумалось Егору, и сам себя поймал на том, что разглядывает ее пристально. Она это почувствовала и попросила тихо:

— Егор, дружочек, плесни глоток чаю в стакан, а то мозги уже заклинивает.

Он подал ей чай. Нина Николаевна, поблагодарив, предложила:

— Давай передохнем пяток минут.

Торшин согласно кивнул.

Инесса закурила и открыла форточку за спиной, спросила устало:

— Вы здесь родились? Счастливый человек. Тот, кто родился в деревне, с детства впитал в себя все лучшее. Доброту и трудолюбие, честность и порядочность. Спокойствие и кротость. Вы замечали, что люди всегда соответствуют своим характером месту рождения? Они впитывают в себя его привычки, нрав, обычаи. Даже климат. Деревенские всегда отличаются рассудительностью, чистотой. Им непонятны суета городов, их жизнь.

— Деревенские тоже разные. Нет одинаковых. Есть сходство. Но оно не родство, — не согласился Егор. И добавил: — Мы тоже не всю жизнь в деревне прожили. Многие мужики — воевали, прошли всю Россию. И за границей повидали кое-что. Нас городами не удивить. Да и то, сказать правду надо, в городах нынче половина деревенских осела. Повыучились, теперь работают. Это кому как по сердцу.

— Я о другом, Егор. Я о том, что человека деревенского от городского отличает. Прежде всего — основательность, хозяйский взгляд. Вот этого мало у горожан. Все торопятся, скандалят. Многие не любят и не умеют работать. Мало там таких, как вы, — глянула она в глаза без усмешки.

— А что во мне особого? Обычный, как все у нас, — ответил Егор и покраснел.

— Ну, не скромничайте! Даже я, посторонний человек, недавний в колхозе, и то вижу! Очень порядочный мужчина, заботливый отец и муж, хороший хозяин, прекрасный, добрый человек. Таких уже, к сожалению, очень мало на свете.

Град похвал обдал теплом, пощекотал самолюбие. Таких слов Торшину никто не говорил, никогда, даже дома — в своей семье.

«От Феньки в жизни не услышишь. Она и слов таких не знает. Старики все время поучают, наставляют, журят. А эта приметила! Я сколько в правлении работаю, а что слышу — насмешки иль грубости. Редко когда кто доброе слово уронит. А ведь свои — земляки, сельчане. Вроде зубы боятся потерять, если похвалят», — подумалось тогда.

А Нина Николаевна продолжала:

— Вами, если честно сказать, жена очень дорожить должна. Ведь вы и трезвенник, и некурящий. По женщинам не ходите, спокойный. Даже не верится, что такие есть на земле.

— При троих детях уж какая выпивка иль курево? Хотя и я когда-то баловался. Но бросил. Жена попросила не вредить детям. Зачем лишнее? — засмущался Егор, польщенный тем, что и это баба знает. А о достоинствах своих послушать кто откажется?

— Да не смущайтесь, Егор! Я ведь правду говорю. Хотя румянец очень идет вам. Особо хороша у

вас улыбка. Вам об этом, наверное, не раз говорила жена?

— Ни разу! — признался Торшин.

— Скромничаете? Чтоб такой видный мужчина не знал о своих достоинствах? Это же просто недопустимо! Да вы посмотрите по сторонам, как на вас женщины смотрят! Разве можно это не замечать?

— Да будет вам, — опешил Егор от комплиментов, почувствовав себя совсем голым перед Ниной Николаевной, рассматривавшей Торшина в упор.