Эльмира Нетесова - Забытые смертью

Но не со всеми враждовал мужик. Были у него в поселке и свои друзья-приятели, к кому он мог зайти запросто, в любое время, где ему всегда открывали двери и были рады, как родному.

Поселок назывался красивым, чистым именем Родники. И пригожее его на всей Смоленщине, да и на земле, такого же не сыскать.

Сам Левон родился в Батуми. И отец, и мать его были родом из Грузии, но считал Родники своей родиной. Да и поселковые никогда, ни по какой пьянке не называли его пришлым, чужаком, не советовали уезжать к себе. Они били его за свои обиды. И давно запамятовали, откуда взялся в их поселке этот смолисто-черноголовый человек, с глазами черней ночи, с лицом цвета вечного загара, с ругливой глоткой, способной материться сутки напролет, не охрипнув, не устав.

Поселковые не раз дивились такому умению. И где только нахватался человек? Но, вспомнив все, вздыхали тяжко. Конечно, здесь, от них. Больше негде было. Да и не у кого.

От родителей Левон подробно знал, как их семья оказалась на Смоленщине.

В Грузии, ox и давно это было, имела семья свой дом, большой, двухэтажный. Просторный, как дворец. Вокруг — сад. Уж чего только там не было. Лимоны и мандарины, апельсины и персики считали не килограммами — целыми тоннами. Были свои овцы, куры. Был достаток и радость в семье. Улыбчиво жили люди, спокойно росли дети, не зная ни слез, ни голода, ни ссор.

Пять братьев было у Левона. В доме всем места хватало. Звенели в нем смех и песни. Казалось, что жизнь семьи ничто не омрачит. Здесь часто бывали гости. Подолгу жили родственники. Всех встречали радушно, пока вдруг среди ночи не раздался стук в окно. Отец, сапожник, не ожидая ничего плохого, открыл дверь нараспашку. В нее вылетели, выбитые кулаками, двое старших сыновей. Их затолкали в «воронок» и увезли, не сказав ни слова, за что взяли парней. Лишь через полгода обезумевшей от горя матери сообщили, что арестованы и осуждены они за связь с заграницей и шпионаж в пользу Турции.

Мать объясняла, что из турецкого города Трабзон к ним действительно приезжали в гости родственники. Но они — крестьяне. Да и что могли знать ее дети секретного, если оба работали шоферами в совхозе?

— Родственники? — прищурились чекисты. И через месяц вернули трупы расстрелянных ребят.

Умолк смех в доме. На воротах повисли громадные замки. Даже калитка теперь закрывалась на тяжелый засов. Никто не входил в дом из заграничной родни. Не стало гостей, словно вместе с сыновьями умерли в доме смех и радость.

Отец сразу поседел, сгорбился. А мать превратилась в старуху, заменив цветастые одежды на черные.

Но через год — новое несчастье. Третий сын — Вано, машинист паровоза, попал в беду. Вел товарный состав в Самтредиа и столкнулся с пассажирским поездом. Умер на месте.

Иосиф тогда еле выжил. Сдало сердце. И если бы не сыновья, не ушел бы от смерти. Врачи выходили. Три месяца держали в больнице. Там же и посоветовали сапожнику изменить обстановку хотя бы на время. Уехать подальше отсюда, пока новая беда не настигла семью.

Отец о таком думать не хотел. Да и куда ехать, к кому? Вся родня в Грузии да в Турции. К тому же от себя все равно не уйти. Но… Началась война. И обоих оставшихся сыновей забрали на фронт. Левон тогда едва закончил первый класс. Он остался в утеху состарившимся без времени родителям.

Мальчишка гордился, что его старшие братья — герои, сражаются на войне с настоящими немцами, настоящим оружием, а не дерутся, как Левон, палками с соседскими мальчишками.

Левон не понимал, почему отец не спит ночами, а мать молится Богу днем и ночью, не вставая с колен. Она давно не смеялась и разучилась даже улыбаться.

Она просила Бога вернуть сыновей в дом живыми.

Помнил Левон, как радовались родители, получив первое письмо с фронта. Джамал и Сулико писали, что они служат и воюют в одной роте, что все у них хорошо. Обещали поскорее закончить войну и вернуться в Грузию.

Но радио говорило о тяжелых потерях, жестоких боях и Отступлениях. И, послушав эти сводки, ночами напролет курил отец. Сыпался табак между дрожащих пальцев. Ничего не видели сухие его глаза. Он вздрагивал от каждого шороха и стука.

Похоронки пришли уже в сорок третьем. Две сразу. Не оставив никаких надежд.

«Пали геройски на Смоленской земле, освобождая от фашистских захватчиков поселок Родники», — написал командир, благодаря онемевших от горя стариков за героев-сыновей…

Едва война откатила от Смоленска, решил Иосиф навестить сыновние могилы.

Их ему охотно показали местные жители. Провели к могилам, сплошь выложенным цветами. На скромных надгробьях — имена… Разве так мечталось? Разве думал хоронить детей? Ведь переживший сына — живой мертвец…

Его унесли с кладбища, когда он потерял сознание. Иосиф впервые в своей жизни плакал навзрыд. Горе душило горло петлей. Он ждал их с войны. Мечтал дожить до внуков. Но все его мечты умерли, остались в могилах.

Едва пришел в себя — побрел на кладбище. До глубокой ночи сидел у могил, разговаривал с сыновьями, словно с живыми. Он жаловался детям на свою корявую судьбу, на жизнь, ставшую совсем ненужной.

Жители Родников подумали, что свихнулся человек от горя. Оно и немудрено было. А Иосиф рассказывал сыновьям, как тяжело ему будет возвращаться в осиротевший дом.

Жители поселка тихо присели рядом. Положили перед приезжим кусок черного хлеба, пару печеных картох.

— Не осуди. Поешь, что имеем. Не побрезгуй. Скудно, сами знаем. Война… Дай отойти, продыхнуть от нее, проклятой. И все наладим. Заново. Вот только прийти в себя надо. Оно ить и мужиков нынче нет у нас. Все на хронте. Вживе покуда полета. Полторы сотни полегли. И моих трое загинуло. Под Сталинградом, — пожаловался чей-то осиротевший отец.

— Как жить станешь? — спросил второй.

— Да я — сапожник. С голоду не пропаду. Беда не в хлебе, — ответил Иосиф, отмахнувшись.

— Сапожник?! Батюшки-светы! Да ты переезжай к нам! Страсть как надоело, разумшись, в галошах с обмотками ходить. Мы ж тебя, голубчик, всем снабдим. Уважь, не откажи нам! Ить сыны твои за нас полегли. А стало быть, и тебе суждено с нами оживать. Заново, вместе! — просила дородная баба. Ее поддержал дружный хор голосов. Иосифа уговаривали на все лады. А потом, ухватив под руки, повели в поселок. Предложили на выбор пять домов. Обещали к его приезду отремонтировать любой, на какой укажет. Иосиф не решался дать согласие, не посоветовавшись с женой.

Но вечером, присев на завалинку дома вместе с хозяином, у которого остановился, разговорился по душам. Тот и высказал свое — неспешное, тихое:

— А что тебе Грузия — без детей? Пустое гнездо — могила! Тут ты каждому дому, всякой семье — друг. Дети твои нас сберегли, землю эту. Приезжай. Все легче будет вместе. Поначалу беду одолеем. А там, глядишь, заглянет свет и в наши окна.