Николай Ивеншев - Против часовой стрелки

Сашка Храмов тогда хихикнул:

— Владимир Петрович, так, может, он пьяный лежал? С винцом в груди?

Калачев тут же посмеялся, сказал, что такие казусы, неблагозвучия в поэзии встречаются.

А Света? Света Сукачева? Она чувствовала себя родительницей учительского перевоплощения. Ведь она, тогда еще, до ледникового периода, подала учителю пример принципиальности. Света Сукачева, кажется, была влюблена всвоего молодеющего учителя. Он только никак не мог решиться проверить это. Калачев подумал, что взрослые недооценивают молодых людей, ведь у молодых свой особенный спектр переживаний. Он вспомнил себя десятилетним мальчишкой и вспомнил свой поход с бабушкой к дальней родственнице, взрослой женщине, к няне Зое. Няня Зоя обладала пряничной, сдобной полнотой. У нее были большие добрые глаза и ярко — красный, открыточ- ный рот. Няня Зоя была в новом цветастом, тонком платье, и однажды она, когда обувалась, так поставила свою ногу, что оголилась. Подул ветер, облепляя материей полную, но все‑таки интересную фигуру няни Зои. И тогда ему подумалось: «Все же хорошо жить. Хорошо, что он есть на свете. Хорошо, что мама родила его, а не какого- нибудь другого Костю Кудряшова».

Когда он возвращался от няни Зои, то под ногами хрустел снег, как будто резали спелые арбузы. И Володя захотел повзрослеть, чтобы как можно скорее по — настоящему любить женщин.

Калачев был уверен, что золотоволосая Света Сукачева так же, как и он, в десять лет пережила подобные чувства. И теперь у нее довольно большой любовный опыт. И вот сейчас Калачев решился. Он решил проверить, что раз он не такой, как все, что раз ураган времени несет его назад, то еще неизвестно, кто моложе — Светочка Сукачева или он, то он напишет ей записку, записку осторожную и намекающую. Если Светочка отважится и придет на свидание, то он — прав. И он решился. Слишком уж он робок. И инерция жизни гнала его проторенным путем: то есть он молодел телом, а душа оставалась прежней. Надо бы и душу повернуть в обратную сторону. И вот он — «ключ на старт», рядом. Ключ к повороту. Он написал на маленьком листе: «Света». Нет, «Света» — это слишком по — учительски. Нет ни капли интима. «Дорогая Светочка» лучше. Тогда: «Дорогая Светочка, нам надо откровенно поговорить об одном деле». О деле? Словно он — коммерсант. Лучше написать четко: «Дорогая Светочка, нам надо с тобой поговорить. Предлагаю встретиться на пляже, возле раздевалок. Там встретимся вечером в 6 часов». И подпись: «В. П.» — Владимир Петрович. Этим «П» подчеркивается разница в возрастах. Глупо. Но место он выбрал приличное. Зимний пляж, безлюдье. Теперь осталось только вложить записку в аккуратную тетрадь Светы Сукачевой и главное — утром не поддаться робости, соблазну вытащить и скомкать листок.

Жена уже спала. Раздевшись, он хотел было отстегнуть часики и положить их на тумбочку рядом с кроватью, передумал. Он однажды сделал такое, дурно спал, а утром во рту ощутил какой‑то неприятный железистый вкус. Была неловкость в теле, а как только укрепил часы на руке, сразу все прошло. Стало ясно, хорошо, молодо. И паркет приятно холодил босые ноги. Как у курильщика, решившегося бросить вредную привычку, он всегда выхватывает глазами, слухом, нюхом все, что касается табака, отмечает зрением, вон у киоска прикуривают, вон — брючный карман оттопырился, курево — в кармане, что там — «Феникс» или «Беломор»? Так и он теперь всюду натыкался на разную информацию, касающуюся омоложения. В телепрограмме «Утро» рассказывали о цикадах, которые семнадцать лет живут в темноте, под землей или в коре деревьев и только после заключения вылезают наружу, на свет Божий, чтобы в течение одного дня оплодотвориться, отложить яйца и умереть. Один день света! — удивился Калачев. — А чем люди отличаются от цикад? Они тоже всю жизнь маются в темноте и какую‑то только тысячную долю живут при свете и в счастье. То‑то цикады так истошно голосят по ночам. Всюду Калачев натыкался на эту тему. Открыл за завтраком Татьянину книжонку, на обложке которой изображена скуластая Нефертити. Там: «Маски при наличии морщин, сухой, увядающей и загрубевшей коже. Натереть морковь на мелкой терке, смешать с яичным белком, добавить одну ложку оливкового или персикового масла, немного толокна и нанести на лицо и шею». Бесподобно: персиковое масло и оливовое? Живем в Греции, где все есть…

«Впрочем, — подумал Калачев, — он мог бы делать большие деньги. Продавал бы часы напрокат старушенциям, стремящимся из последних сил убить дряблость, изничтожить шелушение кожи, прихлопнуть морщины. А если бы махнул на дикий Запад? Там миллионерша, любая старая кобыла с сухими, уже мертвыми ногами отдаст полцарства за коня, который унесет ее назад — в молодость. Такое впечатление, что весь мир стремится помолодеть, и все только об этом лясы и точат. Вот и в учительс

ки кой посланница музы Клио, историчка — истеричка Анна Ивановна внушала пирамидальной учительнице математики Волобуевой Инессе Матвеевне: «Я слышала про эти точки давно. Вот они здесь, над бровями, у пазух носа, за ушами, Нащупаешь их, это легко замечается… легонькая боль и придавливайте указательным пальцем. Десять оборотов указательного пальца по часовой стрелке, десять — против часовой. Приятное ощущение появляется, теплота, истома, как после бани».

— И сколько времени надо вращать? — нетактично перебила речь Анны Ивановны математичка.

— Минуту, не больше. Каждый день. Приятное такое ощущение появится. Я уже неделю эти процедуры выполняю. И знаете — помолодела. Заметили, у меня три седых волоса пропали, как ветром сдуло.

— Откуда вы сие узнали? — усомнился учитель труда.

— Читала брошюру. Оказывается, в Москве есть такой институт по омоложению, ювенильный институт, научно — исследовательский. Ювенилогический. Вот так‑то.

«Не о чем людям больше говорить. Сбросила десять лет, день она — два сбросила, оздоровила три волосины. Сизифов труд!» — ворчал про себя Калачев.

Прозвенел звонок и Калачев решительной походкой направился в 11 класс. Записку он не вытащил, не скомкал, не уничтожил. Весь урок Калачев Владимир Петрович был в ударе. Энергия так и била из него. Был добродушным, не хотел обижать тех, кто не справился с сочинением, перехваливал тех, кто написал сочинение удачно. И все время он ощущал воздушное электричество между Светой Сукачевой и собой. Он уже понимал, что Света прочла его приглашение. Она кивнула глазами, не головой, подала знак.

И она действительно пришла, даже раньше назначенных шести часов. На улице было, как всегда в эту осень, холодно и слякотно. Света дула на шерстяные варежки, вышитые крестом: голубые олени по белому полю. Варежки его детства. Это придало смелости.