Айтеч Хагуров - Жизнь коротка, как журавлиный крик

Многие в нашей компании засмеялись, услышав весьма неожиданный финал истории с получением вознаграждения.

— А за второй лошадью когда поехал? — поинтересовались у Магомата.

— За второй лошадью никогда не ездил: шутить в таких случаях надо один раз — отвечал Магомет.

— Это тогда ты споил своего приятеля, долговязого Еристема. Как говорят, он после той вашей недельной гулянки не мог остановиться, каждый вечер сидел в «чайной», — спросил голос из дальнего конца стола.

— Почему же споил? Просто приобщил к красивой жизни. Он потом к каждому вечеру добывал один рубль и шел в «чайную» гулять.

— Апсанча, три бутильча пива, музика «дахонагьу», на худой конец — вальс. Таков был его непременный заказ официантке.

— Ты и вся компания, так здорово гулявшая с тобой, не должны быть в обиде на Джанчатова, — подвел итог все тот же голос.

— А я не был бы на него в обиде в любом случае. В том, что он меня забыл, виновата спешка. Вся эта кукурузная кампания проходила в спешке, как и все последующие кампании. Посмотрите спокойно вокруг и увидите, как все делается в спешке. Куда все спешат? — финал то у всех один. Что можно толкового сделать в спешке? Даже бабе удовлетворение не доставишь в спешке. Я вот на телеге езжу всю жизнь и потому хорошо вижу эту проклятую спешку. Да и все болезни от нее. Одни торопятся большие должности получить — инфаркт получают, другие — больше богатства иметь — или тюрьму, или бессонницу получают… — все получают в зависимости от скорости. Вот тут, я вижу, немало шоферов сидит — у всех радикулит, падикулит, все болит… А у нас, у ездовых, ничего не болит, потому что не торопимся.

Когда подняли очередные рюмки, Малич вспомнил рассказ Магомета и, обращаясь к публике, спросил: «Знаете, чем закончился у Джанчатова история с корреспондентом?».

— Нет! — закричали многие, и Малич, друживший с Джанчатовым и слышавший от него эту историю, поведал ее нам. Через некоторое время редактор «Комсомольской правды» звонит Джанчатову и спрашивает, как у него в хозяйстве идет обучение индюшек. Джанчатов вначале не понял ничего и стал с возмущением говорить, что это не научно — исследовательский институт, а колхоз. По — том, когда выяснилась причина вопроса, редактор рассказал, что у него сегодня сорвалась планерка. Она превратилась в час сатиры и юмора, потому что разбирали отчет двух корреспондентов о поездке в Адыгею. История с индюками, «понимающими» слова председателя, стала центральной на планерке. Оказалось, что в редакции одна треть не видела живых индюков. Редактор поблагодарил Джанчатова за хороший, остроумный урок.

Рассказ Малича все выслушали внимательно. Никто не засмеялся. Тут я должен сказать несколько слов об адыгском юморе. Он не имеет начала и конца, беспределен. Два адыга без юмора не смогут общаться и получаса. При этом юмор не рассчитан на внешний эффект. Он проникает внутрь, в сознание, в подсознание, придает настроение, освежает, очищает. В продолжение всего нашего застолья было много юмора, много шуток, но смеха было не так много. Последнее не означало, что нам не было весело и легко. Было и порою очень. Героем юмора и шуток всю ночь был Багов, но он не рассчитывал на смех своей аудитории. Ему надо было одно — в определенное время привлечь внимание публики и здоровой шуткой провести профилактику ее сознания. Публика охотно поддавалась ему, чувствуя в нем мастера своего дела. В продолжение всей ночи за нашим столом не раз становилось шумно из‑за разговоров между соседями и в группках. Все смеялись, разговаривали. Но стоило Магомету Багову заговорить, шум прекратился и все внимание обращалось к нему.

В дверях появились трое молодых ребят. Стоявший посередине держал в руках поднос с бокалами. Это младшая компания из родственников и друзей жениха прислала делегацию в нашу «старшую» компанию засвидетельствовать свое уважение и почтение. Стоявший посередине, держа бокал, стал говорить об уважении молодых к старшим. Потом двое других стали по нашему столу расставлять «подношения» — хорошие напитки, которые им подавали из коридора. Тамада, вставший в свой огромный рост, внимательно выслушал «посла» и приказал налить им бокалы. В ответном слове он говорил, что мы, старшие, надеемся на них и что, видя их воспитанность, можно в них не сомневаться.

Часа через полтора явилась с аналогичной миссией делегация «средней» компании. Если молодежная делегация ушла быстро, то эта была у нас долго. Они ведь более зрелые и опытные в красноречии и общении. Из их многочисленной делегации некоторые по приглашению тамады остались в нашей компании. Один из

них, директор школы, рассказывал, как недавно был в Сирии, и как там чтят религию и как не приемлют алкоголь. Там нельзя вспоминать имя Аллаха, держа в руках бокал. А у нас вспоминают Аллаха только тогда, когда держат в руках бокал. Действительно, все говорящие тост, хоть раз обязательно обращались к Аллаху.

За столом постепенно вопрос о шариате и алкоголе стал центральным. Свое мнение по нему сказали многие.

— Если все происходит по велению Аллаха, — рассуждал тамада, то и виноградная лоза растет не без его ведома. А раз так, то и вино нам он дает на радость. Я не вижу причины, по которой всеблагий Бог не мог бы это сделать.

Малич снова решил подключить к разговору, уже долго молчавшего, Багова и спросил, приемлет он Бога или нет.

Третий рассказ Магомета Багова.

К этому времени под влиянием выпитого и оживленных споров Багов несколько изменился: большие глаза блестели чернотой, толстые губы сочно выделялись на красновато — смуглом фоне лица. Мимо такого выразительного лица не прошел бы ни один художник. Он долго молчал, прежде чем начал отвечать Маличу. Мне даже показалось, что он не услышал вопроса. Не резко повернул голову к Маличу, усмехнулся с неким философским видом и задумчиво заговорил.

— Не знаю я, есть он или нет, а говорить о том, чего не знаю, не хочу. В одном Бог точно дает о себе знать — в нашей человеческой смерти. Как, например, в легенде о Мусе. На небесах решили, что он свой срок отжил и послали за ним «псэхэх» [6] «псэхэх» — джин, отбирающий жизнь (душу) человека. . А Муса заупрямился, уперся, повторяя «не предупреждали, не предупреждали…» Вернулся «псэхэх» к Богу ни с чем и доложил, что Муса упирается, не хочет идти в мир иной, ссылаясь на то, что его не предупреждали.

— А что он все еще чернявый и кучерявый, каким мы позволили ему быть ранее? — спросил Бог.

— Нет, уже лысый, а что осталось — все седое, — отвечал «псэхэх».

— Может, такой же белозубый?

— Нет, уже ни одного зуба… — А может, такой же стройный?

— Нет, уже совсем согнулся…

— А какое же ему еще предупреждение нужно? — спросил Бог и велел этого педанта доставить куда надо.