Томас Пинчон - Радуга тяготения

Германские подлодки коммуницировали на волне 28 000 метров, что сводится примерно к 10 КГц. Полуволновая антенна должна быть 9 миль высотой или длиной, и, даже там и сям сложенная, это будь здоров антенночка. Располагается в Магдебурге. Как и немецкое отделение «Свидетелей Иеговы». Как и, хоть и временно, Ленитроп, который пытается достучаться до подлодки аргентинских анархистов, ныне пребывающей в неведомых водах. Ему уже не вполне ясно — зачем. То ли его еще разок неким образом навестил Паскудосси, то ли он однажды наткнулся на Паскудосси случайно, то ли, рассеянно ощупывая комья пыли по карманам, или в рванье, или в скатке, обнаружил то сообщение, что ему дали на зеленой кромке Овна в женевском «Cafe l’Eclipse». Знает он одно: найти Паскудосси вот прямо сейчас — его первейшая потребность.

Хранитель Антенны — свидетель Иеговы по фамилии Pop. Он только-только из лагеря Равенсбрюк, где пробыл с 36-го (или 37-го, уже не вспомнить). С такими лагерным сроком местные «G-5» полагают его достаточно политнадежным и по ночам ставят контролировать сеть длиннейшей волны в Зоне. Может, и случайность, но скорее всего в последнее время заработало некое эксцентричное правосудие, и Ленитропу надлежит заняться этим пристальнее. Ходят слухи, что в Нюрнберге идет Трибунал по Военным Преступлениям. Ленитроп слыхал от многих, но никто внятно не сообщал, кто кого судит и за что; впрочем, учтите, что речь идет по большей части о мозгах, разъеденных антиобщественными и бездумными наслаждениями.

Однако единственные люди — если такие остались, — кто станет ком-муницировать на 28 ООО метров (расстояние от Испытательного Стенда VII в Пенемюнде до Хафенштрассе в Грайфсвальде, где Ленитроп в начале августа может увидеть некий газетный снимок), помимо трехнутых аргентинских анархистов, — это неденацифицировавшиеся нацисты, которые по-прежнему шляются по свету в неучтенных подлодках и сами устраивают тайные бортовые трибуналы, судят врагов Рейха. Потому-то самое близкое к первохристианам существо и поставлено слушать вести о несанкционированных распятиях.

— Как-то ночью кто-то умирал, — рассказывает Pop, — не знаю, в Зоне или в море. Священника просил. Надо было выйти на связь и рассказать ему про священников? Обрел бы он утешение? Иногда это так мучительно. Мы правда стараемся быть христианами…

— У меня родители — конгрегационалисты, — выдает Ленитроп, — по-моему. — Их обоих все труднее вспомнить: Бродерик мутирует в Пагубного Папика, а Наллина — в шшшхххнн… (куда? Что это за слово было? Ну, неважно — чем прилежнее он гонится, тем быстрее оно ускользает.)

Ну что, приветик, Джо, как ты там. Слушай, Жидзеппе, беспокоит нас опять наш младшенький. Ты б не мог потревожить эти свои старые добрые лондонские связи еще один разок ? (Честно!!) Хоть вести и лежалые, нас с Папаней они порадуют. Я еще помню, что ты сказал, когда передали тот ужас про торпедный катер, а ты еще не знал, что с Джеком. Никогда не забуду твои тогдашние слова. Мечта любого родителя, Джо, вот что это такое.

И еще, Жося (уй, не обращай внимания, просто перышко запнулось, как видишь! Неуемная Наллина допивает третий мартини, да будет тебе известно!) Мы с Папаней слыхали твою чудную речугу на заводе «ГЭ» в Питтсфилде как-то на неделе. Так держать, мистер К.! Как верно! нам надо модернизировать Массачусетс, а иначе будет только хуже и хуже. Они тут на следующей неделе собираются голосовать насчет забастовок. Разве не должен НСТК [380] Национальный совет по разрешению трудовых конфликтов в военное время. предотвращать как раз такое? Все уже рассыпается, нет, Джо? Иногда, знаешь, как оно бывает в прелестные Бостонские Воскресенья, когда небо над Холмом разломано на облака: как белый хлеб является из-под корочки, которую разнимаешь большими пальцами… Знаешь, да? Золотые тучки? Иногда я думаю — ах, Джо, мне чудится, что это падают куски Града Небесного. Извини меня — и не хотелось вдруг такого мраку нагонять, а просто… но ведь не сыплется же все, а, старый мой добрый гарвардский родитель? Иногда довольно смутно, да и только. Выглядит так, будто идет против нас, и хотя в конце все оборачивается хорошо, и мы можем оглянуться и сказать: ох ну конечно все так и должно было случиться, а иначе того-то- и-того-то бы не произошло, — все равно, пока оно происходит, в душе у меня копошится жуткий страх, пустота эдакая, и очень трудно по-настоящему верить в План, который мне постичь не дано…

Ну, в общем, ладно. Прочь, кислые мыслишки! Кыш! Мартини Номер Четыре — шаг вперед!

Джек прекрасный мальчик. Ну правда, я Джека люблю, как Хогана и Энию, как сына — родного сына. Я даже люблю его так, как не люблю своих, ха-ха! (каркает) но я ведь старая проказница, сам знаешь. Таким надежды нет…

— Я вот чего никогда не понимал про этот ваш язык, свинский янки. — Зойре весь день зовет его «свинским янки» — уморительная шуточка, от которой он никак не может отвязаться, иногда только «свин…» и вымолвит, а уже заходится в кошмарно лязгающем чахоточном хрипе-хохоте, выкашливая настораживающие тягучие мокроты всевозможных расцветок и мраморных узоров — зеленые, к примеру, как позеленевшие от времени статуи в лиственных сумерках.

— Ну да, — отвечает Ленитроп, — хочешь знать англиски, моя твоя учи англиски. Валяй, спрашивай, фриц. — Вот такие аккордные предложения вечно и доводят Ленитропа до беды.

— Почему вы про закавыки — ну там, допустим, техника не так подсоединена — говорите «сделано через жопу накосяк»? Этого я не понимаю. Через жопу сделать ничего невозможно, правда? Правильно говорить «сделано жопой», если имеется в виду какое-нибудь говно.

— Э, — грит Ленитроп.

— И это — лишь одна из множества Американских Тайн, — вздыхает Зойре, — хоть бы кто-нибудь ее мне разъяснил. Вы, очевидно, к этому неспособны.

У Зойре наглости хоть отбавляй — надо же, как придирается к чужим языкам. Однажды ночью, когда он еще был форточником, ему невероятно повезло проникнуть в зажиточный дом Минне Хлэч, астролога Гамбургской школы, которая, похоже, по самой природе своей неспособна была произносить — и даже воспринимать — умляуты над гласными. В ту ночь она как раз тяпнула, как впоследствии выяснится, передозу иеропона, и тут Зойре, который в те времена был парнишкой кудрявым и симпотным, застал ее врасплох в ее собственной спальне, возложил руку на Laufer [381] Зд.: шахматный офицер (нем.). из слоновой кости с саркастической улыбкой на шахматной морде и набитого добрым перуанским кокаином-сырцом, прямо от матушки-Земли…