Ат-Тайиб Салих - Свадьба Зейна. Сезон паломничества на Север. Бендер-шах

Ат-Тахир Вад ар-Равваси повернулся ко мне, не поднимая лица от воды. Мой вопрос остался, однако, без ответа, повиснув в воздухе между рекой и небом. Его лицо было хорошо видно, оно блестело среди тьмы, словно от него исходил свет. Внезапно он закричал:

— Сучья дочь, уж сегодня ночью ты мне попадешься!

— Почему ты говоришь «сучья дочь»? Откуда ты знаешь, что это самка?

— Даже среди рыб женщина — всегда женщина, а мужчина — всегда мужчина.

Среди этой кромешной тьмы я ослеп, но Ат-Тахир Вад ар-Равваси все видел и слышал.

— Видишь ли, — сказал он, — у нас с ней давние счеты. Лет пятьдесят тому назад одна из бабушек этой рыбины перевернула мне лодку. Когда я упал в воду, она схватила меня за штаны и стала тянуть за собой вниз.

— И как же ты поступил?

— Я оставил ей свои штаны и выскочил из воды совершенно голый.

Его голос в темноте звучал бодро и весело, и казалось, что рыбы, плавающие в воде, понимают его.

— Больше трех месяцев я охочусь за ней: то она оборвет леску, то съест наживку и уплывет. Бесстыжая! Не рыба, а дочь шайтана.

Во время своих поездок я встречал его всегда на заре — то в лодке посреди реки, то в поле. Иногда я видел, как он сидит на берегу с удочкой. Я успел позабыть его приятный, мягкий голос. Но в то утро я услышал, как он поет песню, мелодия которой словно соединяла оба берега реки тонкими шелковыми нитями. Однажды я увидел издали, как он сидит, грустно всматриваясь в воду. Я окликнул его, но он не ответил. Позже я спросил его около лавки Саида, о чем он тогда задумался. Засмеявшись, он ответил:

— Значит, ты меня видел в тот день? Ей-богу, удивительная история! Правильно говорят, седина в волосы, а бес в ребро. Клянусь аллахом, пятьдесят лет я ничего такого не видел. Все пятьдесят лет, что я ловлю рыбу в Ниле, я ничего не знал и ничего не слыхал. В то утро бесстыжая оборвала леску и нырнула вглубь. Слышу, что-то зашевелилось на поверхности воды. Вдруг вижу — да сохранят нас силы небесные, — из реки выходит девушка неописуемой красоты, в чем мать родила. Клянусь господом, я услышал вот этими своими ушами, как она сказала ясным и отчетливым голосом — вот как мы сейчас с тобой говорим: «О Вад ар-Равваси, тебе лучше оставить меня в покое». Не успел я найти подходящие слова, чтобы ей ответить, как она нырнула опять в реку. Ох, брат Махджуб! Ох, братья! Так и остался я сидеть, глядя на воду.

Если бы эту историю нам рассказал Саид Накормивший Голодных Женщин, то мы бы посмеялись и сказали, что его слова — вздор. Если бы нам поведал ее Ахмед Абу-ль-Банат, то мы сказали бы, что он болтает спьяну. Но Ат-Тахир Вад ар-Равваси всю свою жизнь говорил только то, что видел и слышал.

Он сказал, словно только сейчас до него дошел смысл моего вопроса:

— Бедный Абдель-Хафиз изменился с того дня, как умерла его дочь. Он стал совсем другим. Раньше он был бодрым и глаза его все видели. Если он нашел успокоение в молитве, то это тоже хорошо.

— А ты?

— Я-то? Фатыма, дочь Джабр ад-Дара, всю свою жизнь молится. Ее молитв хватает нам на двоих.

Когда-нибудь я попрошу его рассказать мне, как он женился на Фатыме, дочери Джабр ад-Дара, одной из четырех сестер Махджуба. Сейчас, я знаю, он не расскажет. Он теперь занят этой злосчастной рыбой: разговаривает с ней, обменивается шутками и совершенно забыл о моем присутствии. Он сказал рыбе, что сорок лет тому назад изловил ее бабушку, тридцать лет назад — ее дядю, потом поймал многочисленных теток по отцовской и материнской линиям. Я спросил его в шутку о родителях рыбы, о ее братьях и сестрах. Он встрепенулся, словно пробудившись ото сна:

— А?.. Кто?.. Что?..

— Ты что, бредишь? Ты же начал рассказывать.

— Ей-богу, Михаймид, я не расслышал тебя.

— Я спрашивал тебя о ее матери и отце.

— О чьей матери и чьем отце?

— Этой рыбы.

— Ах, этой дочери шайтана? Мать ее живет в реке, там, в самой глубине. Она никогда не показывается. Редко-редко можно увидеть, как над ней колышутся волны.

— А ее отец?

— Ее отец, я думаю, нашел вторую жену в верховьях реки.

— Ну а братья?

— Ее братья и сестры разбрелись кто куда, на север и на юг. А сколько лодок перевернули ее сестры!

Удивившись, я спросил его:

— А где же обитает она сама?

— Аллах знает. Может быть, ждет своего часа, ждет, когда получит от меня сполна. Но я думаю, сегодня ночью проделкам бесстыжей придет конец!

Лучи света справа от нас на востоке словно только ждали сигнала, чтобы появиться. Река приглушенно изливала свои вечные жалобы берегу. Берег ее не понимал, но река не могла не говорить…

Я вспомнил, как в тот давний вечер на закате солнца мы вчетвером боролись с речной стихией, чтобы приплыть на помощь Махджубу. Когда мы стояли на берегу, земля под нашими ногами внезапно обвалилась; и в тот же момент волны разбросали нас направо и налево. Махджуб то погружался в воду, то всплывал. Мы четверо — Абдель-Хафиз, Хамад Вад ар-Раис, Саид и я — образовали вокруг утопающего кольцо, пытаясь найти какую-нибудь прогалинку среди волн, чтобы до него добраться. Неожиданно я заметил, как с берега прыгнул Ат-Тахир Вад ар-Равваси. Мне показалось, что он не плывет по воде, а свободно парит на лучах заходящего солнца. Он подхватил Махджуба и поднял его одной рукой из воды.

Когда мы очнулись, уже воцарилась тьма. Махджуб пришел в себя и начал громко взывать в темноте, проклиная реку и оплакивая своего друга. Но Ат-Тахир Вад ар-Равваси вскоре появился с левой стороны жив и невредим. Мы услышали в темноте его смех. Махджуб начал проклинать Вад ар-Равваси, как до того проклинал реку. Потом мы все смеялись над Махджубом, над самими собой и просто так.

Вад ар-Равваси рассмеялся и проговорил:

— Махджуб — богатырь на суше, а в воде у него, как говорится, «нет силы и нет мощи».

Я печально улыбнулся: воспоминание пришло одновременно к нам обоим. Словно этот знакомый мне смех Вад ар-Равваси таился все эти годы в его сердце, как последние крохи исчезнувшего сокровища, пока мой приход на заре не вызвал его снова к жизни.

Теперь на том же берегу, на том же самом месте два старика наблюдали за восходом солнца. Я сказал, чтобы побудить его к дальнейшим воспоминаниям:

— Что до тебя, Вад ар-Равваси, то ты — богатырь и на суше, и на воде.

Он так долго молчал, что я уже не чаял получить от него ответ. Мое внимание привлекли неясные звуки, исходившие от реки. Мне казалось, что они родились за тысячи миль отсюда. В них слышалось эхо далеких горных ущелий и водопадов. Некоторое время я прислушивался к мерному плеску мелких волн, без устали перекатывающихся с берега на берег. Иногда река там, в самой середине, где встречались бурные течения, издавала знакомый мне глухой вой. Меня разбудил человеческий голос, который, казалось, был обращен к реке и занимавшейся на горизонте заре: