Дес Диллон - Шесть черных свечей

Одна какая-нибудь корова обычно удирала куда-нибудь на Бэннан-ленд или Вудс-ленд и бегала там кругами, преследуемая целой толпой. Для ребятишек это было развлечение. Они уславливались, что понарошку это будет бык, который гонится за ними, и размахивали красными тряпками, и визжали из дверей своих домов, едва заслышав цокот копыт. Несчастное животное пугалось до смерти.

Они пили чай из очень больших чашек, ирландцы-то. Это было обязательно: этакая суповая чашка без ручки и блюдце. Дети пили чай из нормальных чашек, но мужчины только из суповых. Такая чашка обхватывалась обеими руками, будто мужчины хотели, чтобы она подольше не остыла. Настоящая чаша чая . Когда за чаепитие взялось следующее поколение, эта традиция почему-то исчезла; Старая Мэри уже использовала обычную чашку. Первый шаг в процессе уничтожения одной культуры другой. Однако этот процесс не увенчался полным успехом, поскольку культура самих шотландцев подвергалась натиску со стороны староанглийских культурных ценностей. Так заносчивость англичан в определенном смысле помогла ирландским иммигрантам сохранить свою культуру в Шотландии.

Папа и мама Старой Мэри вечно ссорились. Прадед по природе своей был очень ревнив. Работал он на бойне забойщиком скота, и по роду занятий ему полагался револьвер, который он приносил домой. Все забойщики так делали. Револьвер надо почистить, смазать, проверить, все ли с ним в порядке, ведь для них это был рабочий инструмент. Из револьверов они стреляли скотине в голову.

Мама Старой Мэри пошла в тот вечер на танцы. Она была порядочная женщина и твердо верила в святость брака. Танцы были под патронажем церкви Святой Марии, и большинство женщин шли на них, будто в церковь. На танцах было несколько молодых парней, но парням требовались молодые и незамужние.

Прабабка распрощалась с подружками на Дандиван-роуд и отправилась домой. Прадед прятался за деревьями.

Когда прабабка проходила мимо, он выстрелил, но промахнулся, и пуля попала в дерево. Когда она обернулась, удивляясь, что это так бахнуло и грохнуло, прадед выстрелил еще раз и попал ей в ногу. Прабабка рухнула на землю, стеная, словно корова на бойне. Больше она уже в жизни не танцевала.

Да, много воды утекло с тех пор, когда терпимость равнялась нулю. Никто не сказал ни слова, полиция даже не почесалась. А Старая Мэри тогда была ребенком и мирно спала, посапывая, вместе со своими сестрами Лиззи и Сарой.

Посередке Тяп-ляпа имелось предприятие по переработке вторсырья, принадлежавшее О’Руркам, — одно из первых чисто ирландских деловых предприятий. Знак независимости в государстве, державшем под полным контролем их собственную страну. В те дни вокруг всего этого крутилась большая политика. Куда только она привела — сам черт не разберет.

Старая Мэри с сестрами трудились на этом самом предприятии с четырнадцати лет. В описываемое время им было хорошо за двадцать, все замужем. Тоже мне предприятие — просто кусок земли, огороженный колючей проволокой. Когда-то эта земля принадлежала слесарной мастерской. Крыши там не было в помине, и они должны были работать и в дождь, и в снег, и в мороз. Работа была неквалифицированная — обдирать и сжигать изоляцию со старых медных проводов — и по-настоящему грязная — все они были черные от копоти, а машинное масло глубоко въелось им в кожу. Вкалывали они весь день как лошади. Ирландские боссы оказались такими же (если не худшими) сволочами, как и британские. На всю оставшуюся жизнь Старая Мэри запомнила поговорку: свои обдерут тебя похлеще, чем чужие.

Когда О’Рурк появлялся на предприятии, он никогда не здоровался, ничего подобного, только ругался и погонял. Если кто-то собирается бить баклуши, платить он за это не будет, орал О’Рурк.

— Хамло надутое, — бормотала про себя Лиззи.

Кроме того, Мэри (еще не Старая), Сара и Лиззи разгружали вагоны. Это надо было делать очень быстро, чтобы согреться. Ну, день-то пролетал еще быстрее.

Маррен Николь тоже работала у О’Рурков. Она собиралась замуж. У них был старинный резной стул, они ставили его на тачку, сажали на стул Маррен и возили в тачке по всему городу. Все женщины с предприятия возили. Она прибыла с гор, Маррен-то. Из Томинтула. Как и все они, Маррен была католичкой, но уж очень большая разница была между ее верой и верой ирландок — слишком серьезно она относилась к религии. И выговор у нее был забавный.

В день свадьбы Маррен все женщины Тяп-ляпа надели длинные вечерние платья. Алиса (наша матушка) специально встала на углу Тернер-стрит, чтобы поглазеть на разодетых дам.

Мэри, Алисина мама, надела длинное сиреневое платье и меховую накидку и спустилась во двор. Свадьба должна была проходить в Пай-Шопе, ярдах в ста от их дома, но Мэри взяла такси. Проезжая мимо в машине с опущенными стеклами, она кинула несколько монеток мальчишкам на перекрестке. Алиса и ее подружки стояли на углу, словно старьевщики, и Мэри кинула несколько пенни им тоже. Тут-то Алиса впервые на собственной шкуре почувствовала, в чем смысл поговорки «Свои обдерут тебя похлеще, чем чужие».

Но все-таки в тот вечер Алисе с подружками-старьевщицами удалось кое-чем поживиться. На свадьбе произошла жуткая драка, настоящее побоище. Маррен раскроили череп жестянкой с бобами, и ее срочно увезли в больницу. Больница находилась в Глазго, и до нее было девять миль. В суматохе Алиса с подружками проникли в помещение и почистили карманы гостей. Ведь перед мордобоем мужчины аккуратно повесили свои пиджаки на спинки стульев.

Бедняжка Маррен, она-то была и вовсе ни при чем. За что ей было уготовано отделение травматологии, куда она поступила вся залитая кровью и заваленная бобами, так и сыпавшимися из складок ее свадебного платья? Она явилась на свою свадьбу в Пай-Шоп такая радостная и с такой надеждой на будущее, а какая-то дурацкая банка с бобами перечеркнула лучший день в ее жизни. Когда ее несли через толпу разинувших рты детей, она делала руками такие движения, будто хотела их отпихнуть. Да не только их, а весь мир, и на ее белых ладонях виднелись несмываемые черные линии, словно ветки деревьев на заснеженной улице. В Тяп-ляпе грязь всегда с тобой. Она передается от детей к внукам и далее. Ведь у всех тут прямо на лбу написано, что если на ирландце приличный костюм, — значит, он лежит в гробу или предстал перед судом, а если на ирландке дорогое платье, — значит, она проститутка или… ну конечно проститутка, кто же еще?

Маррен с мужем переехали в комнатку в том же доме, где жила Мэри, только на первом этаже. Маррен ужасно не повезло. Старая Мэри говорила, это все из-за того, что Маррен пренебрегла разными мелкими заклятиями, зельями и примочками, которые имеются у ирландцев. Шотландские горцы не верят в колдовство. Они для этого слишком правоверные католики.