Джек Керуак - На дороге

В бюро путешествий на все лады расхваливали «Кадиллак-47», который надо было перегнать в Чикаго. Владелец ехал с семьей из Мексики, в Денвере он устал и загрузил своих домочадцев в поезд. Все, что ему было нужно, — это знать, с кем он имеет дело, и чтобы машина благополучно добралась до места. Мои бумаги убедили его в том, что все пройдет как нельзя лучше. Я велел ему не беспокоиться. А Дину я объявил:

— И никаких фокусов с этой машиной!

Завидев ее, Дин, не в силах скрыть радостного возбуждения, подскочил на месте. Оставалось часок подождать. Мы улеглись на травку у церкви, где в 1947-м я, проводив домой Риту Беттенкорт, коротал время в компании живущих подаянием бродяг, и там, лицом к послеполуденным птицам, я в полном изнеможении забылся сном. Откуда-то явственно доносились до меня звуки органа. А Дин не выдержал и отправился носиться по городу. В закусочной он завел шашни с официанткой, пообещал покатать ее сегодня на собственном «кадиллаке» и с этой вестью явился меня будить. Немного придя в себя, я поднялся навстречу новым проблемам.

Когда «кадиллак» прибыл, Дин тут же уехал на нем «заправляться», а служащий бюро путешествий посмотрел на меня и спросил:

— Когда он вернется? Все пассажиры уже готовы ехать. — Он показал на двух ирландцев из Восточной Иезуитской школы, которые ждали, поставив на лавки свои чемоданы.

— Он только заправится и сразу назад.

Дойдя до угла, я увидел Дина, запустившего двигатель в ожидании официантки, которая переодевалась в своем гостиничном номере; и даже ее я узрел со своего наблюдательного пункта: стоя перед зеркалом, она прихорашивалась и поправляла чулки, а я пожалел, что не могу поехать с ними. Выбежав из гостиницы, она впрыгнула в «кадиллак», а я побрел назад успокаивать хозяина бюро путешествий и пассажиров. Остановившись в дверях, я мельком увидел, как «кадиллак» пересекает Кливленд-плейс, как размахивает руками, что-то рассказывая девушке, счастливый Дин в своей вечной футболке, как он успевает сгорбиться за рулем, не давая машине сбиться с пути, и с каким серьезным и гордым видом сидит подле него его спутница. Средь бела дня они въехали на автостоянку, остановились в глубине, у кирпичной стены (и на этой стоянке Дин когда-то работал), и там, по его словам, он в мгновение ока ею овладел; мало того, вдобавок он взял с нее слово, что в пятницу, как только получит жалованье, она сядет в автобус и поедет вслед за нами на восток, а ждать мы ее будем в Нью-Йорке, в берлоге Иэна Макартура на Лексингтон-авеню. Она пообещала приехать; звали ее Беверли. Тридцать минут — и Дин помчался назад, с поцелуями, прощаниями и обещаниями вернул девушку в гостиницу и подлетел к бюро путешествий, чтобы взять команду на борт.

— Послушай, уже давно пора ехать! — сказал хозяин бюро путешествий, вылитый бродвейский гуляка. — Я уж было решил, что ты смотался вместе с «кадиллаком».

— Я за него ручаюсь, — сказал я, — можете не волноваться.

И сказал я это, потому что Дин был до такой степени взвинчен, что догадаться о его безумии не составляло труда. С деловым видом он помог иезуитам загрузить багаж. И едва они уселись, едва я помахал Денверу на прощание, как Дин уже тронулся в путь и монотонно запел обладавший поистине самолетной мощью мотор. Не отъехали мы от Денвера и двух миль, как сломался спидометр, потому что Дин выжимал из машины никак не меньше ста десяти миль в час.

— Ладно, обойдусь без спидометра, скорость мне знать ни к чему — вот доволоку эту железяку до Чикаго, а там прикину по времени.

Казалось, мы и семидесяти не тянем, вот только все машины на ведущей в Грили скоростной автостраде были по сравнению с нами просто дохлыми мухами.

— На северо-восток, Сал, мы едем, потому что нам непременно надо заглянуть в Стерлинг, на ранчо Эда Уолла, ты должен с ним познакомиться и увидеть его ферму, а посудина эта плывет так резво, что мы без особых хлопот попадем в Чикаго намного раньше, чем поезд того малого.

Прекрасно, я ничего не имел против. Пошел дождь, но Дин не сбавил скорость. Это был превосходный мощный автомобиль, последний из старомодных лимузинов, черный, с большим удлиненным корпусом и белобокими покрышками, а возможно — и с пуленепробиваемыми стеклами. Иезуиты — из колледжа Св. Бонавентуры — сидели позади, охваченные дорожным ликованием, и даже не догадывались о том, как быстро мы едем. Они попытались завязать разговор, но Дин хранил молчание; он снял футболку и сидел за рулем по пояс голый.

— Эх, бесподобная милашка эта Беверли… она приедет ко мне в Нью-Йорк… вот получу от Камиллы бумаги для развода, и мы поженимся… все уладим, Сал, и едем. Да!

Чем быстрее мы удалялись от Денвера, тем лучше я себя чувствовал, а удалялись мы быстро. Уже стемнело, когда у Джанкшна мы свернули с шоссе на грунтовую дорогу, которая через унылые равнины Восточного Колорадо должна была привести нас в глубь Пустоши Койотов, к ранчо Эда Уолла. Однако дождь не прекращался, и на скользкой грязи Дин сбавил скорость до семидесяти. Боясь, что нас занесет, я велел ему ехать помедленнее, но он ответил:

— Не волнуйся, старина, ты же меня знаешь.

— Но на этот раз, — сказал я, — ты и впрямь едешь чересчур быстро.

А он так и летел сквозь эту слякоть, и не успел я договорить, как мы резко вильнули влево, Дин бешено вывернул руль, пытаясь сладить с машиной, но громоздкий автомобиль занесло в самую грязь, и он угрожающе завихлял передними колесами.

— Берегись! — заорал Дин, но на самом деле ему было на все наплевать, еще мгновение он сражался со своим Демоном, после чего мы очутились задницей в канаве, а передние колеса застыли на дороге.

Наступила полная тишина. Слышно было, как жалобно воет ветер. Мы находились посреди диких прерий. В четверти мили от нас стоял у дороги фермерский домик. Я безостановочно чертыхался — Дин довел меня до белого каления. А он молча надел плащ и под дождем направился к домику за подмогой.

— Это твой брат? — спросили ребята с заднего сиденья. — С машиной он управляется чертовски здорово. И, судя по его рассказам, с женщинами ничуть не хуже.

— Он ненормальный, — сказал я, — да-да, он мой брат.

Дин вернулся вместе с фермером на тракторе. Прицепив к трактору машину, фермер вытащил нас из канавы. Автомобиль стал грязно-бурым, вдобавок было помято крыло. Фермер взял с нас пять долларов. Под дождем за нами с любопытством наблюдали его дочери. Самая красивая и самая застенчивая из них смотрела на нас, притаившись далеко в поле, и причина так себя вести у нее была веская: такой красивой девушки мы с Дином не видели никогда в жизни — это окончательно и бесповоротно. Ей было лет шестнадцать, у нее был типичный для Равнин румянец на лице, румянец цвета дикой розы, самые голубые на свете глаза, самые восхитительные волосы, и отличалась она стыдливостью и проворством дикой антилопы. Она вздрагивала от каждого нашего взгляда. Чудесный ветерок, долетевший к нам от самого Саскачевана, завивал волосы, таинственной пеленой окутывавшие ее прелестную головку. От смущения она заливалась краской.