Уокер Перси - Ланселот

Короче, Анна прогнала меня. Очень хорошо. Я ушел. Возможно, это и к лучшему.

Я возлагал на нее слишком много надежд. Полагал, что она сделала то же открытие, что и я, что она разгадала великую тайну жизни, старой жизни, догадалась об угрюмострастной радости, получаемой как теми, кто насилует, так и теми — кого. Я надеялся, что нам — ей и мне — суждено открыть нечто лучшее. Ведь в глубине души она знает эту тайну не хуже чем я, только боится признать это. Бросишь ли в нее камень? Мы могли бы стать первопроходцами новой жизни, потому что ни она, ни я не можем терпеть старую. Когда-нибудь женщины поймут, осознают правду, откажутся принимать ее и станут моими самыми преданными сторонницами.

Да, и напоследок вот что она мне сказала. Мы попрощались, обменялись рукопожатием, и перед тем как отпустить мою руку, она ненадолго задержала ее в своей. «Когда доберешься до Виргинии, — сказала она, — увидишь развалившийся дом и маленький крепкий двухсотлетний амбар. Одна его половина — зернохранилище, а в другой — подсобное помещение с чердаком. Зимой там очень уютно и места хватит на троих». Господи, неужто еще одна женщина пытается запереть меня в голубятне? Похоже, прибежища для животных стали теперь более пригодными для обитания, чем нормальные жилища, к чему бы это? Гм, брошенное зернохранилище. Но она сказала, что там места хватит на троих. Такое впечатление, что если бы ей дали отомстить и перестрелять столько мужчин, сколько нужно, чтобы рассчитаться не только за себя, но и за ту злую шутку, которую сыграл с нею и ее сестрами Бог, биология, эволюция или не знаю уж что там еще, она могла бы тогда поселиться со мной в этом амбаре, и мы могли бы обнимать друг друга как любовники и прижиматься друг к другу как дети, в то время как Сиобан играла бы на чердаке. Как ты думаешь, она приедет?

Как-то странно ты на меня смотришь. Кстати, по-моему, я так ни разу и не поблагодарил тебя за то, что слушаешь меня. Ты же знаешь, никому другому я не смог бы это рассказать. Да-да, теперь со мной все в порядке. Нет, падре, нет. Здесь исповедь кончается печальная моя, признаний больше не будет. Вот разве что… Какой-то холод… Знаешь это чувство, когда все немеет и холодно? Нет, это относится не к чувствам, а к отсутствию таковых — то же самое, о чем я говорил, рассказывая, что произошло в Бель-Айле. Я сказал, что это могло быть из-за урагана, низкого давления, воздействия метана — в таком духе. Но у меня это по сей день. Разве что сегодня — сегодня и этого нет. Вообще ничего не чувствую, кроме легкого любопытства — как я пройду по улице. Как ты думаешь, правда как-то холодновато… Тебе — нет?

Я ведь и правда во время всех этих ужасных событий в Бель-Айле ничего не чувствовал. Ни хорошего, ни плохого, ни даже удовлетворения от полученного знания. Вот и сейчас не чувствую ничего, кроме холода.

Мне так холодно, Парсифаль.

Признайся, это ведь всем теперь так холодно? Неужто только мне?

Что? А, ты мне напоминаешь, что еще в начале я хотел тебя о чем-то спросить. Да, конечно. Хотя сейчас это, пожалуй, не так уж важно. Потому что на мой вопрос нет ответа. Что за вопрос? Ладно. Почему в средоточии зла я ничего не нашел? Там не оказалось в конечном счете никакой «тайны», никакого откровения, никакого шевеления любопытства, вообще ничего, даже самого зла. Не было во мне и чувства приближения к «разгадке», какое возникло, когда я обнаружил краденые деньги в отцовском ящике для носков. Когда я держал этого несчастного Джекоби за горло, я не чувствовал ничего, кроме зудящего за шиворотом стекловолокна. Поэтому у меня нет к тебе вопроса, поскольку на него нет ответа. Нет вопроса и нет Греховного Грааля, как не было и Святого Грааля.

Даже нож в его горле, похоже, ничего не изменил. Все свелось к тому, что атомы железа затесались среди молекул кожи, молекул артерий и клеток крови.

Ты смотришь на меня с таким… такой… Печалью? Сожалением? Любовью? Да, любовь… Думаешь, я смогу еще кого-нибудь полюбить?

Но это уже не в ту степь. Главное, я знаю то, что мне надо знать и что я должен делать. Сказать? Ты единственный должен понять. Подойди, встань со мной у окна. Хочу кое-что показать тебе, так, мелочи, которых ты, возможно, не замечаешь. Чего ты испугался? Ведешь себя так, словно я — Сатана, и сейчас буду являть тебе с колокольни царства земные.

Прислушайся. Слышишь? Молодежь поет и смеется, радуется в этом городе мертвых. Может, они что-то знают такое, чего нам не дано.

А я вроде той дамы в окне напротив. Все замечаю. Вот тебя, к примеру, видел еще загодя, там, внизу. На кладбище. Ты удивлен? Я видел, что ты делал, хоть ты и сделал это очень быстро. Ты остановился у могилы и помолился. Это твой родственник? Друг? Или тебя попросили? Значит, читаешь заупокойные. А знаешь, что-то в тебе изменилось. Такое впечатление, что пока я говорил и менялся, ты слушал и менялся тоже. Я ошибаюсь, или ты действительно пришел к чему-то вроде решения? Нет? Хочешь дослушать меня до конца?

Взгляни. Что ты видишь? Та же мирная картинка, которую я показал тебе давеча. Та же улица, тот же брошенный «кадиллак» 1958 года, та же киношка, тот же чистенький «фольксваген» с наклейкой «Занимайтесь любовью, а не войной», который в этот момент как раз тащится мимо со своей мышкой-студенточкой за рулем, те же два гомика держатся за руки в соседнем подъезде — на самом-то деле спокойная, приличная пара, ничем не хуже других супружеских пар, насильник и насилуемый, и желания у них в точности те же, что у тебя и у меня, разве что время от времени им нужно покупать вазелин.

Но приглядись и увидишь, что есть на нашей улице и перемены. Видишь, на бампере «фольксвагена» появилась еще наклейка: «Хочется? Сделай!» Видишь афишу у старого разукрашенного входа в кино. Раньше ее не было. Там, где мы когда-то смотрели «Генриха V» [138] «Генрих V» — режиссерский дебют Лоуренса Оливье, поставившего фильм по бессмертной пьесе Шекспира в 1944 г. (в 1989 г. свою версию шекспировской драмы снял Кеннет Брана). Оливье за этот фильм, получивший ряд престижных международных премий, первым среди кино- и театральных деятелей был удостоен титула пэра Англии, барона Брайтонского и пожизненного членства в палате лордов. и «Кей Ларго», [139] «Кей Ларго» — фильм Джона Хьюстона (1948 г.) по пьесе Максвелла Андерсона с Хэмфри Богартом и Лорен Бэколл в главных ролях. теперь показывают «Глубокую глотку» [140] «Глубокая глотка» — один из первых профессиональных порнографических фильмов (1972 г.; режиссер Жерар Дамиано), ставший классикой мирового порнорынка. В главной роли — Линда Лавлейс (наст. фам. Борман; 1949–2002). Лавлейс снялась также в фильмах «Глубокая глотка 2» и «Линду Лавлейс — в президенты». Уже без ее участия были сняты порносериалы Deep Throat и Deep Throat Girls. Существует одноименный порносайт в Интернете. В репертуаре Мадонны есть песня «Глубокая глотка». Самая кассовая лента в истории порноиндустрии. Ее создатели заработали на ней 600 миллионов долларов. .