Маркус Зузак - Я — посланник

Я уступаю:

— Алло?

В ответ — тишина. Полная.

— Алло?

Опять ни звука.

— Алло? Кто это?

И тогда в ухо вползает голос, пробирающий меня до печенок. Вот прямо-таки вползает и долезает до самых печенок. Хотя сказаны-то всего три слова:

— Как дела, Джимми?

В груди все обрывается.

— Что? — переспрашиваю я. — Что вы сказали?

— Ты знаешь, о чем я.

И я остаюсь наедине с короткими гудками.

Возвращение на крыльцо дается с трудом.

— Эд, ты проиграл, — заявляет Марв.

Но мне не до злорадных реплик.

И не до карт — чего уж там.

— Да на тебе лица нет, — замечает Ричи. — Сядь, а то рухнешь.

Совет хороший. Я пытаюсь вновь сосредоточиться на игре.

Одри бросает на меня встревоженные взгляды: мол, все ли с тобой в порядке, Эд? Да, да, все нормально, Одри.

После игры она остается у меня, и я еле сдерживаюсь, чтобы не рассказать всю эту историю с Миллой и Джимми. На языке так и вертится вопрос: «Что же мне делать, Одри, дай совет?» Но ирония в том, что я и так знаю, как быть. И никакое другое мнение — даже Одри — не в состоянии ничего изменить. Все предельно ясно: пора двигаться дальше. Я избавил Миллу от одиночества, и наступило время либо заняться следующим адресом, либо вернуться к проблеме Эдгар-стрит. Конечно, я могу приходить к Милле с визитами, но пора делать что-то еще.

Решено. Двигаюсь дальше.

Вечером я, как всегда, вывожу Швейцара на прогулку. Уже поздно, но мы идем вниз, до кладбища. Там я захожу к отцу. А потом мы бродим среди могил.

И вдруг свет карманного фонарика ударяет мне прямо в лицо.

Точно, охранник.

— Ты вообще в курсе, который час? — интересуется он.

Кладбищенским сторожем оказывается здоровенный парень с усами.

— Без понятия, если честно, — отвечаю я.

— Одиннадцать минут первого! Ночью кладбище закрыто для посетителей.

Остается только развернуться и уйти. В другой раз я бы так и поступил. Но не сегодня. Сегодня рот мой открывается сам собой.

— Сэр… У меня тут… э-э-э… В общем, я ищу одну могилу, — бормочу я.

Охранник меряет меня взглядом. На лице у него написана нерешительность. Помочь? Не помочь? В конце концов на физиономии прочитывается решение: «да, помочь».

— Чью?

— Джонсон. Это фамилия.

Он качает головой и отфыркивается:

— Джонсон! Да ты, парень, в курсе, сколько тут Джонсонов лежит?

— Нет, сэр.

— Ты-ся-чи.

И охранник снова фыркает в усы, будто желает вспушить и поставить их торчком. Усы, кстати, рыжие. И весь он тоже рыжий.

— Понятно. Но мы можем по крайней мере попытаться? Как вам такая идея?

— А что за порода?

Это он про Швейцара.

— Помесь ротвейлера и немецкой овчарки.

— Что ж он воняет-то у тебя, как помойка… Ты его хоть моешь иногда?

— Да, сэр, мою.

— Ф-фу-у-у… — морщится он и отворачивается. — Черт, аж слезы из глаз выбивает…

— Вы поможете мне с могилой? — напоминаю я.

— Ах да, — вскидывается он. — Точно. Ну, давай попытаемся. Этот старый пердун когда копыта откинул, хоть примерно?

— Я бы попросил вас быть немного повежливее, сэр.

Охранник останавливается и оборачивается ко мне.

— Значит, так.

Я вижу, парень начинает… как там мне говорили?.. петушиться, вот.

— Хочешь, чтобы я тебе помог, — не раздавай здесь указаний. Понятно?

— Да, сэр. Извините, пожалуйста.

— Нам в ту сторону.

Обойдя полкладбища, мы обнаруживаем могилы нескольких Джонсонов, — но среди них нет того, кто мне нужен.

— Слушай, ты настырный засранец, как я погляжу, — не выдерживает наконец охранник. — Чем тебе эта могила не подходит?

— Здесь написано «Гертруда Джонсон».

— А тебе кто нужен?

— Джимми.

И меня посещает счастливая идея назвать еще одно имя:

— Имя жены — Милла.

Охранник резко останавливается, смотрит на меня и говорит:

— Милла?.. Черт, а ведь я помню эту могилу. Я ее точно помню — имя на камне выбито…

Мы быстро идем на другой конец кладбища, и он не перестает бормотать:

— Милла, Милла…

Луч фонарика утыкается в надгробие.

Мы у цели.

Джеймс Джонсон

1917–1942

Пал смертью храбрых

Помним. Любим. Скорбим

Милла Джонсон

Фонарик заливает ярким светом могильный камень, а мы стоим и смотрим — долго, минут десять, не меньше. И все это время я напряженно думаю: где он погиб? Как? А самое главное: это что же, бедная Милла ждала его шестьдесят лет?!

Она ждала, я точно знаю.

Не было в ее жизни другого мужчины. Потому что сердце принадлежало лишь Джимми — безраздельно.

Шестьдесят лет она ждала, что Джимми вернется.

И вот он вернулся.

Однако все равно пора двигаться дальше.

История Миллы прекрасна и трагична одновременно. Но меня ждут другие послания. Следующее — Македони-стрит, дом шесть. Пять тридцать утра. Нет, конечно, я подумывал и о возвращении на Эдгар-стрит. Но мне не хватило храбрости. Слишком страшные вещи я там видел и слышал. Была, правда, надежда, что все изменилось к лучшему. Но это не так. Я туда как-то пришел в полночь. Все по-прежнему.

Восход застает меня на Македони-стрит. Середина октября, а погода не по-весеннему жаркая. Утро выдается теплым и солнечным, и я поднимаюсь по круто забирающей вверх улице. На вершине холма стоит двухэтажный дом.

На часах пять тридцать, из-за дома показывается одинокая фигурка. Похоже, это девушка, хотя точно сказать трудно — на голове капюшон, скрывающий лицо. На человеке красные спортивные трусы, серая толстовка с капюшоном, а вот обуви нет. Идет босиком. Ростом примерно метр восемьдесят.

Ну что, я усаживаюсь между двумя припаркованными машинами — нужно дождаться возвращения человека.

Ждал я так долго, что чуть не уехал на работу. Но в последний момент она — это все-таки девушка — показалась из-за угла. Она бежала, уже без толстовки, — та болталась, завязанная на поясе. Теперь я хорошо мог разглядеть лицо и волосы.

Кстати, в этот момент я как раз сворачивал за угол, так что мы чуть не столкнулись.

На мгновение мы оба застываем.

Девушка одаривает меня мимолетным взглядом.

За это время я успеваю разглядеть, что ее собранные в хвостик волосы — цвета солнца, а глаза — прозрачные, как вода. Бледно-бледно-голубые, я похожих еще не видел. И губы нежные, таким идет приветливая улыбка.

А потом она снова переходит на бег.

Я смотрю ей вслед, она тоже оглядывается. Затем отворачивается и бежит дальше.

Ноги у нее гладко выбриты, — как же я раньше не понял, что это девушка? Длинные и красивые ноги. Симпатичная, высокая. Худенькая, но грудь нормальная, спина прямая, бедра узкие. Ступни не очень большие. И шаг легкий-легкий.

Краси-и-и-вая.

Да, красивая. А я — олух.