О'Санчес - Я люблю время

Так вот насчет домжей: мне их легче уничтожить, нежели подчинить, в этом их удивительное сходство с человеками. Любого из них заставлю пресмыкаться предо мною и служить мне, а всех в целом – все равно что вороньим граем подпоясываться. Нет с них толку ни малейшего, только докука, всегда в досаду – плюются ли они на тебя, или ботинки тебе лижут. Как люди, честное слово! В свое время я уже упоминал, как жрецы создавали в мою честь тотемы, культы… А потом меня же и пытались выпихнуть с постамента. И никакой лютостью подобные революционные позывы было не искоренить: проходит поколение, второе, третье – и опять подкоп снизу со стороны завистников и ниспровергателей… Где ваша память, спрашивается? Где ваш коллективный разум, который учится на роковых ошибках предшественников? Получается, что и нигде – отсутствует, типа. Не учатся, не помнят, не думают… Кто они и кто Я??? Не понимают, не хотят и не могут, прямо как те пчелы, которые воюют до последнего жала в последней пчелиной заднице. Конечно, человечеству никогда не стать Пятой стихией, но какова наглость! Опыт подобного рода не то чтобы настраивает на философские размышления, но реально позволяет делать открытия в области бессмертного бытия и околовсемогущества. Взять хотя бы меня и реальность. В животном мире, в естественной среде обитания, любая особь имеет некий «противовес», ограничитель, который не позволяет ей заполнить все пространство. Примером этому служат и волки-олени, и птицы-насекомые, и щуки-караси, и… так далее. А у меня этого ограничителя вроде бы и нет, но он есть. Во-первых – я сам, который, сознательно ограничивая собственные потребности и оперативные возможности, не желает уподобляться Гималаям и Атлантическому океану, с их неповоротливым масштабом и всеохватным равнодушием. Мне счастливее почувствовать себя чайкой, клюющей бутылку из-под кока-колы, нежели мировым океаном, едва ощущающим и туго осмысливающим, как в тебе и на тебе копошатся миллиарды биологических единичек. «Не хочу быть материком» – раз за разом говорю я сам себе и сам себя же ограничиваю «в размерах».

А если не противопоставлять, а перемежать одно другим? Так ведь я так и делаю, но – перемещаясь в ту же чайку – я как раз добровольно и резко ограничиваю возможности… Ну, возможности зрения, скажем, пищеварительного тракта, пользования предметами… В этом, пожалуй, есть своя прелесть, особенно если не слишком усердствовать в поисках простоты, но есть и опасность немалая. Всего лишь однажды, на полминуты, я побыл комаром. Вернулся только потому, что предусмотрел «реле» автоматического возврата. И ничего оттуда я не запомнил, только поиски тепла и еще чего-то невнятного, посреди непонятного нечто… А так бы я и не понял утраты и самой необходимости вернуться. «Не хочу быть комаром и инфузорией-туфелькой!» Попытка же раскатать свое сознание пошире, на весь материк или море – неминуемо швыряет тебя к границе небытия, ты уже все постиг и тебе… лень?… скучно?… неинтересно забираться в маленькую скорлупку чьего-то отдельного тела. На меня не угодишь, как говорится: много – плохо. Мало – еще того хуже. А в самый раз – это добровольное усекновение собственных возможностей. Парадокс? Нет – главный ограничитель. Вы можете назвать это боязнью смерти и будете правы. Смерть – это кирдык в юбке, полный и окончательный. Смерти нет для меня, но она есть. Такого не будет, чтобы она пришла ко мне, потрясая допотопной косой и сказала: «Все, милай, откоптился! Иди за мной и не забудь выключить за собой сознание. Конец фильма». Нет, не по косе я такой дешевке и не по зубам. Смерть моя придет незаметно, без возражений, но буквально исполняя мою волю. Захоти я стать, не поставив собственный «таймер» на возвращение в прежнюю ипостась, тою же Атлантикой – фиг когда я вернусь, потому что… Потому что… Потому что меня бы – вот этого вот – уже бы не было и некому было бы хотеть вернуться. А она ходит кругами, похохатывает: «Не-ет, – говорит, – голубчик, никуда ты от меня не денешься: сначала могущество, потом познание, потом еще познание для еще большего могущества, потом усовершенствование тела, потом усовершенствование мозга, потом постижение пределов собственного я, а потом ты или музыка сфер, вовеки веков, или популяция бабочек… на моей костлявой ладони…» Тварь такая!… Как будто мало я ее кормил, со своей длани, миллионы лет подряд.

Тем не менее, данный ограничитель, хотя и важнейший, но он не единственный. Когда я возвращаюсь в мир трясти своей околобожественой сущностью, я обязательно, рано или поздно, обнаруживаю некое противодействие, вражду – не вражду, хотя и такое не редкость – но противодействие, конкуренцию. Причем, этот противовес – не от кого-то конкретного, но складывается из общих мелких и, казалось бы, не связанных между собою противодействий…

Никакой мистики, ничего сверхъестественного в этом нет, а закономерности, как мне кажется – прощупываются. Проживая в том или ином теле, в ту или иную эпоху, я ищу себе интерес, развлечение, радость – это для меня и процесс и цель… А что такое радость, если не обретение желаемого?

А что такое обретение? Это процесс и результат перехода от неимения к обладанию. А неимение – это как раз и есть… отсутствие, препятствие, трудность, барьер. Да, да, да… Я либо искусственно создаю себе трудности, либо искусно их ищу. И обязательно нахожу – не забывайте о моих возможностях. Вот и получается, что болтаясь по вселенным, я рано или поздно обретаю эти препятствия, находя их в людях, стихиях и в попутных обстоятельствах, сиречь – в непросчитанных детерминантах… Полное счастье бесперспективно, зато недостижимо! Ура этому? Ура. Простейшая мысль, но ведь верная: удовольствие – это не только состояние блаженства и радости, но и процесс перехода к комфорту от обязательного дискомфорта. Простейшая-то она простейшая, но прочувствовал и оформил ее в слова и символы никто иной, как я, а философы разных времен, миров и народов только подхватили ее и разукрасили местными словами и орнаментами. Но я великодушен и не против.

Вспоминаю, как одна моя невеста внезапно исчезла из родительского дома, оставив меня в дураках, без всяких следов и объяснений. О, как я страдал… Я искал мою суженую полтора года, пока не нашел ее могилу за четыре тысячи километров… или миль?… от дома, в другой стране… Она связалась с неким авантюристом, польстившимся на ее второсортные фамильные драгоценности и накануне свадьбы сбежала с ним. Тот нехороший тип попользовал ее младость, пресытившись – уморил, а ценности присвоил… Мне было несказанно приятно, что я сумел найти и восстановить ход событий сам, без помощи «спецсредств». (ВОТ! ВОТ ОПЯТЬ ОН – проклятый философский вопрос: где мое чистое Я, а где внешние примочки к нему? Почему я всегда так радуюсь, получая результат при помощи человеческих, то есть – предельно минимальных возможностей?) Понадобились, правда, деньги на расходы, помощники из местных людей, свободное время – ну, этого добра у меня в изобилии… Дурочка какая… Ведь я дал бы ей неизмеримо больше, чем она надеялась получить от того альфонса – и в смысле любви, и материально… Через некоторое время, после того, как семейная жизнь наскучила бы мне, она осталась бы сравнительно молодой вдовой, с недвижимостью, деньгами, мехами, драгоценностями, положением в обществе и жила бы долго и счастливо, покупая себе все, что смертный в силах добыть с помощью денег, включая и новых мужей любого возраста. Совершенно не могу вспомнить – что стало с тем предприимчивым господином? Посмотреть во всех подробностях, как оно было – нетрудно, только бровью повести, но мне бывает приятно копаться в завалах воспоминаний, словно Скупому рыцарю в подвале, среди доверху набитых сундуков… Лично ли я запытал его огнем и дыбой, добиваясь мучений и правдивого рассказа? Или просто читал протокол полицейских допросов? Нет, забыл, потом вспомню.