О'Санчес - Я люблю время

– Еще бы! Сейчас позвоню, если она согласится…

– Мы с Вилом – дознатчики из страховой конторы, где ты застраховала свою квартиру… Я говорю: застраховала свою квартиру!

– О… Да, я поняла, уже звоню… Таточка, это снова я…

– А чайник я поставлю, чтобы не терять время дорогое. И заварить могу.

– Угу, давай, Виля, правильно. Я же пока тоже позвоню, попытаюсь выяснить, не было ли на стадионе массовых мероприятий в эти дни. Не то следы затопчут, понимаешь…

– Филя! Она согласна, скоро придет, только ребенка в школу отправит. Им сегодня позже, потому что…

– Отлично. Забыл спросить: ты ей доверяешь – ключи, там, вещи, да и дом все-таки?

– Да, конечно! Как самой себе. Когда мы… ездили на Кипр в прошлом году, она приходила цветы поливать, пятое-десятое, проверить все ли в порядке. Она однажды открывает входную дверь, а у нее заело ключ. У Таты. И вдруг моя змеюка-соседушка по лестничной площадке, а она вообще любит в глазок подглядывать, высовывается, такая, и…

Филя знаком велел ей замолчать – на том конце провода откликнулись и он сладко зарокотал, пытаясь выяснить у неведомой собеседницы координаты или хотя бы контакты тех, кто может прояснить ситуацию по данному вопросу.

– Юбилей хренов! Каждый год вокруг сплошной юбилей. Там трехсотлетие, понимаешь, только его отгуляли, глядишь – опять круглая дата… Все при деле, никто ничего не знает!

– Не выяснил? Может, это секрет, против террористов?

– Да ну… Вроде бы ничего такого не было ни вчера, ни позавчера. И то хлеб. Иди, Света, открой, это наверное, твоя подруга Таня пришла. И помни – мы с Вилом страховщики!

– Чур, ты страховщик, а я врач при страховой фирме. Мне всегда нравилось врачом по улицам ходить!

– Ну, лопнет мое терпение…

Глупо смеяться над теми, кто слабее. И над теми, кто сильнее. Но совсем уж неумно считать эти глупости равноценными. Что до меня, то обычно я как раз и пытаюсь выяснить баланс сил заранее, чтобы смеялось веселее и безопаснее. Однако в то утро, признаться, я был не весел, а «слегка» оглушен впечатлениями, когда выяснилось, что разор, учиненный Светкиной квартире, никак не поддается знакомой мне идентификации. Ни лихие люди, ни лихие нелюди не ломились к ней ночью, не били ей стекол, не выворачивали ранним утром дверных и оконных рам! А разгром налицо. Более того, я не удержался и пошел на сделку с самим собой: «распечатал» в себе дополнительные, против обычных для моего нынешнего имиджа, возможности: узко направленным лучиком осветил я «поле битвы», ни на какие другие тайны и феномены не отвлекаясь, только понять – и даже не «что это было?», а «было ли?» Никак нет! Никаких следов магии, либо людских деяний, ни умышленных, ни сомнамбулических! Вот так.

Сам я, что ли, все это сделал и заставил себя забыть??? Так сказать, игра с самим собой, чтобы добавить перцу в бессмертное мое бытие? Ночью делаю – утром забываю и потом заполняю без остатка свой день погоней за тенью от собственного хвоста, которого у меня не имеется. Чтобы следующей ночью опять перекинуться в сомнамбулического проказника… Не-е-ет, только не это, я уверен, что не пошел бы на такое и не пойду, пока нахожу в себе любопытство идентифицировать себя мыслящей особью. Одно дело чудить по мирам и дурачиться, и совсем другое – ставить под сомнение целостность своего Я ради дурацких этих игр с памятью, пространством и человечеством. Это подкоп под самого себя с закладкой мины, которая взорвет обязательно безвозвратно это самое Я, и никто об этом не узнает, даже чтобы посмеяться над совершенной глупостью! Нет и нет. Но что тогда – да? Откуда разрушения? Ревнивец-муж, заподозрив неладное, стал вдруг мстителем-колдуном, прямо из рейса рогами небо замесил и шторм наслал? И опять нет же, если даже и был шторм в пределах одной, отдельно взятой квартиры, то и он отнюдь не был вызван причинами магического свойства, то есть – не мог быть наслан… Я проверил тем самым «лучиком», повторяю. А его самостоятельное, такое прицельное, возникновение – слишком маловероятное, неотличимое от нуля допущение, для того чтобы его можно было принять хотя бы за боковую версию, слишком невесомое. Я настолько удивился событиям этого странного утра, что допустив компромисс по «точечному» применению своих возможностей, почти готов был сорваться и использовать мои силы во всей полноте, лишь бы получить немедленный ответ на загадку. Но удержался и очень себя за это хвалю. Отгадки – они ведь всегда разочаровывают нас своею унизительной обыкновенностью, простотой. «Так просто? Как же я сам не догадался??? А, да нет, я-то почти догадался, просто… не успел… некогда было как следует подумать… ну конечно, когда все отвлекают, а тут своих забот полно… Да, это была элементарная загадка».

Вспоминаю осколочек времени в одном из времен (в шкатулке памяти, не всей, лишь той части ее, которая всегда при мне, возле сердца – а моя память дурочка и, вдобавок, скряга несусветная! – это воспоминание лежит в груде таких же бесполезных безделиц, но почти на самом виду, поверх многих), мирок позднего Средневековья в одном из миров. Но не в пасторальном моем Вековековье, а в нормальном человеческом мире, где сперва убьют, после горько каются, а потом наоборот, сперва истово каются, до убийства. Я был там феодальным властителем среднего пошиба, хотя титул мой едва помещался на стандартном пергаментном свитке, хоть зубами его растягивай… Шлем на парадных церемониях я носил серебряный, открытый, такой же и на гербе, за баснословную, кстати, цену составленном и включенном в королевский гербовник герольдами соседнего королевства-метрополии, бывшими землями которой я владел, на правах законного самостоятельного сюзерена. Владения мои включали три близлежащих городка, дюжину баронств, два графства, силою отторгнутые от соседних королевств, номинальное, реально уже не существовавшее к тому времени, состоящее буквально из герба и титула, герцогство на правах нашего (моего, в смысле) вассала. Итого – километров, примерно, тысяч шестнадцать с половиной квадратных, окруженных по периметру дюжиной крепостишек побольше, содержать которые – с кормом, с ремонтом, с гарнизоном – была одна из ленных повинностей моих добрых баронов – по крепости на нос. Плюс засеки, сторожки и заставы. Сам я де-факто и де-юре обладал всеми привилегиями низшего, среднего и высшего суда, вешал и миловал сугубо по прихоти, либо по ситуации, и никому, даже формально, присяги на вассальную преданность не приносил, хотя соседи, из крупных королей и князей, периодически склоняли меня к этому посулами и угрозами. Им нравилось воевать, но я-то вообще для этого жил в то время и в том месте, и был я очень талантливым полководцем… И удачливым. Но ленивым, это тоже следует признать, не то быть бы мне и по сию пору тамошним императором всея континента. А зачем? В карьере самое важное – вовремя остановиться, не то процесс станет самоцелью и ты так и не вкусишь плодов от дел своих, изнывая от жадности и усилий. Своих же подданных, баронов особенно, я держал в умеренном страхе, чтобы побаивались, но и чтобы зубы показывали, не теряли хватку и боевой дух. Время от времени я усмирял кого-нибудь из строптивых, обязательно побеждал и вешал на воротах собственного замка, но никогда не трогал наследника и род, титулов и лена не лишал, проскрипции не вводил: папа провинился – он и отвечай, остальные по-прежнему добрые мои поданные, а у себя полновластные хозяева. И, надо сказать, все всё правильно понимали: потерпят судом положенные дни, поскорбят, вынут из петли покойного, похоронят по всем правилам, в фамильном склепе, и шлют ко мне в замок «ихнего» наследника – присягать на вассальную верность. А что он там про себя думает – так это его частное дело, я давно привык в чужие мысли не заглядывать. Разве что очень уж припрет. Обращению с мятежными поданными я научился вприглядку у маркизов Короны из Древнего Мира, и это было поистине драгоценное знание.