О'Санчес - Я люблю время

Гм… Это как раз та область моего рока, где я теряюсь в догадках, но уже без дураков, по-настоящему: граница ли это моим возможностям, или морок, который я сам себе навел, замок навесил, а ключи выбросил неведомо куда? У меня были дети. Несколько экземпляров за все миллионы лет. С чудовищным трудом я добивался, чтобы они появились на свет, чтобы жили – а никого нет в живых. И голова моя тщится постичь, либо расколоться на куски: кто причина их смерти – неужели я сам, не ведающий преград и слова «невозможно»? Или… или… или… Эх!

Да, несколько раз мне удавалось обрести ребенка, рожденного обычной женщиной от меня. Почти обычной. С негуманоидами и животными, повторюсь, я так и не пробовал, поскольку не испытываю здесь ни животного интереса, ни научной похоти. Девушка должна быть молода, здорова, удачно сложена (желательно – красива), рождена «под неожиданным покровительством Урана», что само по себе величайшая редкость, рождена в соответствующий астрономический-астрологический момент; готовить ее и чрево ее – кропотливейшее из занятий, но совершенно необходимое, ибо без целебной и магической подготовки она будет запросто выжжена изнутри семенем моим, дотла испеплена, и, стало быть, потрачена без пользы. Это если я, выражаясь языком спортивных соревнований, иду на результат. А если так просто развлекаюсь – почти никакой половой разницы и никакого вреда для нас обоих. Но и детей при этом не будет… А когда все условия были соблюдены – рождались только мальчики, кстати говоря.

Всего этого я не стал рассказывать Тате и Свете, зачем огорчать бедняжек? А, кстати о Тате: прикол!… Жаль не у кого спросить: это я к ней в мысли заглянул, или они сами поверх лица вылезли? – У Татьяны день рождения через одиннадцать дней, и она шустро соображает, как бы нас, обоих мужчин, или хотя бы одного, который «пожирнее», раскрутить на долгосрочную близость с перспективой и, для начала, обоих на подарки ко дню рождения! На это можно обоих сразу, это знаки внимания, а не разврат. Угу! Утюг сломан, почки ноют, часто опаздывает на вечерний псевдомусульманский сериал… А позитив? Хорошее настроение от неожиданного приварка и от доброй компании. Если мы для нее добрая компания – мне приятно. Пятьсот рублей на ровном месте – хорошо! Готова посоветовать мне умелого и недорогого парикмахера и настроена биться насмерть с ремонтниками за Светины интересы. Вот спасибо. Мы ей и так, и бескорыстно симпатичны. Вообще чудеса! Что ж, мне эта Тата, пожалуй, нравится: сильна духом, приветлива, гораздо умнее Светки, внешностью, правда, попроще, не так ошеломляюще добра, но вовсе не злюка. А что хищница – так ведь жизнь такова, вот она за нее и бьется, как умеет, за себя и за дочку, ходит со своих козырей. Образована как все или чуть выше, почти без вредных привычек, если не считать чрезмерного любопытства к подробностям чужой жизни. И при всем при этом – легко стала жертвой какого-то яйценосного болвана: снял, попользовался, обрюхатил и бросил! Я, пока мы тары-бары, вспомнил кое-какие Светины рассказы, да к Тате в воспоминания заглянул, стараясь максимально аккуратно, чтобы не накрыли с поличным и не разоблачили с позором, словно последнего паранормала. Нет, не бросил, сам канул в омут… Старая как мир история с мельчайшими как микробы вариациями. Самодовольный лось, весь как на ладони, жалкий, мелкий, пседопродвинутый – а вил из нее веревки. И в постели ведь был не Микула Селянинович, это у нее четко в мозгу отпечаталось. Закончил карьеру неформального арт-нигилиста стационарной психушкой, почти без выходных и ремиссий… Вот как так может быть? И еще как может. Ох, уж эти мне феминно-маскулинные проблемы! Доподлинно знаю и на себе испытал: эволюция с моего благословения заложила специальную программу именно в половой диморфизм, с тем, чтобы мужики с легкостью могли «напаривать баб» и наоборот, или, если более холодным языком: либидо снижает критическое восприятие потенциального полового партнера. Но вот когда первая страсть проходит, а привязанность живет, несмотря на встречный ураган обстоятельств – она похоже на чудо. Чудеса же редки.

– Это когда еще будет двадцать шесть. А пока двадцать пять. А если в паспорт не заглядывать – то и совсем девочка-цветочек. Дело говорю, при чем здесь комплименты?… (это мы про Тату, которой по паспорту и организму двадцать восемь лет без одиннадцати суток).

– А что, Светик, может коньячку под кофе? Давайте я сбегаю домой и принесу? Нечасто нашей сестре посчастливится с такими импозантными мужчинками посидеть?

– Нет! Нет! – это мы оба в один голос закричали на раздухарившихся «сестер».

Пришлось объяснить гостеприимным дамам, что мы на службе, и что пора все-таки ехать к рабочим местам и зарабатывать насущное в поте лица. Почему пора? Да потому, что пора. Э, а чьи же это там, внизу, бибиканье и матюги на тему, как разворачивать фургончик? Ремонтники приехали работать, и нам пора определиться на ту же тему… Знак свыше. Встали, утерли рот и губы. Встретим их все вместе, чтобы внушить страх и уважение, оставим на них Тату, которая добровольно подрядилась за пятьсот хрустящих – и по коням!

Сказано: не искушайся верою, надеждой и любовью – и устоишь. Но это если ты хочешь устоять. А если иного жаждется? Филарет понимал, что не надо бы – не по уровню ему и не по разуму, да и не по времени, но… Но вместо понимания – приглядывался, принюхивался, не в силах достоверно определить пустяковое: на кого нацелился его партнер и заместитель Велимир – на Свету, или же успел переключиться на Татьяну? Тырь, шырь – одной шуточку, другую плечиком прижал… Или это он нарочно перед Филаретом прыгает, впереди, чтобы лыжню не уступать? Только Филарет начнет крениться в сторону Таты – ладно, мол, а ты займись Светкой – так ничего подобного, он уже и здесь хвостом машет!

К счастью, ремонтники – втроем приехали – оказались народ деловой и бедовый, тотчас попытались расширить смету по вновь вскрывшимся обстоятельствам… «Смета по телефону всегда носит предварительный характер! Пора бы уже вам понять, женщина, прежде чем делать вызов»… Но коса резко наскочила на камень: Тата, в лучших традициях замоскворецкого купечества, громогласно изумилась, подперла левым кулачком левый же бочок (не толстый, но очень даже упругий), голову также наклонив влево, в правый смяла несчастную предварительную смету и взяла слово, да так безостановочно и громко, что перебить ее не было ни малейшей возможности. Старший от ремонтников, мудрейший из волков коммунального бизнеса, молча вытерпел все ее аргументы, грубо откашлялся и взял ответное слово.

Потом попыталась вмешаться Света, но на нее шикнули, как на совсем уж постороннюю, она отскочила испуганным котенком и примолкла. Секунданты с той, с «ремонтной» стороны, спокойно выкладывали инструменты и разматывали провода, Велимир и Филарет, представляющие сторону хозяев, грозно стояли ошую и одесную, но их сверхъестественные способности остались не востребованными: лающие стороны стояли неколебимо – клыки на клыки, глаза в глаза – и никого, и ничего вокруг не замечали. Им не требовалась почерпывать аргументы в низких материях: они не колупали ногтем краску и обои, не похлопывали ладонью по искореженным рамам, не сверяли расценки и результаты замеров, нет, ничего этого не было. Схлестнулись в беспощадном бою две воли, два интеллекта, два мировоззрения, две экономические системы! Наконец, старший воздел руки к невысокому квартирному небу, затряс головой, показывая, что сдается, что не боится никаких телег, но ему уже ничего от этой жизни не надо, кроме тишины и возможности исполнить заказ, да приплатить за него из своих личных кровных, чтобы поскорее отсюда убраться. Танковое сражение под Прохоровкой закончилась, можно было спокойно ехать.