О'Санчес - Нечисти

– Отворяй, отворяй, с рассвета топчемся… – В комнату гуськом просеменили три старушки, сплошь в черном, от нитяных чулок в черных же ботах до шерстяных платков, надвинутых по самые брови.

– Зина… Зоя… Уля… – представились они девушке.

– Лена…

– Что с Федоровной? Отрава?

– Вон тот, купидон… стрелой… Часа четыре назад это было… – Старухи дружно обернулись смотреть купидона, но подходить к нему или что-то еще активное творить со статуэткой – явно не собирались. Ленке нестерпимо захотелось в туалет, она пробормотала извинения и побежала во двор. Слева от крыльца кроваво-грязным сугробом лежало то, что осталось от бедной Дуськи. Ленка поспешно отвела глаза, но… По двору словно прогулялся торнадо средних размеров, видимо, Дуська старалась продать свою жизнь подороже, да куда было ей, если уж саму хозяйку уходили неведомые Ленке враги…

За время, что она отсутствовала, старухи успели похозяйничать: раздели догола Ирину Федоровну, уложили животом на стол, сцепились руками в кольцо вокруг стола и теперь хором пели заунывный речитативный наговор. Васька сидел в головах у хозяйки и внимательно глядел на одну из старух, Зою, как запомнила девушка.

Солнце вставало все выше, в комнате становилось душно даже с открытыми настежь окнами. Вдруг что-то блеснуло между ребрами у самого позвоночника… Ленка вгляделась повнимательнее: точно из худого, дряблого тела бабы Иры показался металлический кончик – та самая стрела. И опять Ленку без спросу подхватила внутренняя сила, она протянула пальцы поверх рукотворного кольца, большим и указательным ухватила кончик стрелы и легко вынула его из бабкиной спины. Ирина Федоровна глухо вскрикнула и закашлялась. Руки и ноги ее, до этого неподвижные, моментально ожили, зашевелились беспорядочно – ведьма все еще была без сознания.

Старухи от неожиданности свершенного расцепились, песня-речитатив прервалась на полуслове, они стояли и ошеломленно смотрели на девушку, до предела распахнув свои круглые птичьи глазенки.

– Во как – по-городскому то! Не Лена, а сорвиголова! Больно, поди?

Ленка поглядела на трофей, для этого ей пришлось согнуть руку в локте и поднять повыше – скрюченные пальцы и вся кисть онемели и ничего не чувствовали. Стрелка была узенькая, маленькая, с мизинчик. Пальцы побелели, словно обмороженные, и не слушались…

– Не трогай отраву, не трогай, она все еще на спице на этой! Жива – и то ладно! – загомонили старухи. Но Ленка и сама вдруг «увидела», что стрелу лучше не трогать лишний раз, не добавлять порчи…

– Девки, вы, что ли? На помощь прилетели, подруженьки, не забыли милые… – Ирина Федоровна очнулась и заговорила слабеньким, с присвистом, басом. – Лен, как же ты устояла, голубушка. Да еще и меня, старуху, считай из могилы вытащила… Ну-ка, девоньки, спойте мне поддушную, чтобы на ноги мне встать… О-ох…

Девушку усадили на мягкий стул возле печки, где она и сидела со скрюченной кистью на отлете три часа, пока бабки-вороны приводили в чувство старшую свою подругу, пока баба Ира, едва встав на ноги, тут же не взялась выяснять события предыдущей ночи и составлять реестр убытков и потерь. Материальный урон был минимален: два зеркала, сломанный стул и поврежденный шкаф, не о чем говорить. А на дворе побольше наворочено, да все одно – пустяк. Но вторая ночь принесла беды куда горшие: погибла Шиша, это ее, Шиши, последним всплеском жизненной силы отбросило ночного оборотня от добычи – Ленки. Дуська также погибла – чертов оборотень зарезал. Но собака была не простой – чудовище извело на нее изрядную толику своей мощи, и если бы Ленка не поддалась на обман и сама не впустила его в комнату… Но девушка, конечно же, не виновата в смерти Шиши: ведьма крикнула ей – не приглашать, но подлая нечисть очень уж сильна оказалась – заморочила Ленкины уши, извратила сказанное…

– Вот что, девоньки, магарыч с меня и благодарность по гроб жизни, а сейчас возвращайтесь домой, у нас с внучкой забот полон рот, да вот – сил немного осталось… нет, нет… благодарствую… Сегодня третья ночь будет, что мы, войско старушечье, сами сделаем?… Нет, не миновать Петра Силыча в подмогу звать. Не хотелось бы его заступы, а все думалось – сама управлюсь… Куда там – таких делегатов подсылают, что… Идите, одним словом, а я за вас живота не пожалею, вы меня знаете. А ты, Лен, вот что… Сходи на Болотную, дом 1, с краю, попроси Петра Силыча, мол, Ирина Федоровна зайти очень просит, прямо сейчас или когда сможет, а заодно пусть дрянь с твоей руки снимет. Я-то потерплю, да и сама уж вполовину очистила, а тебе срочно бы надо, мало ли чего… Скажи, челом бью, очень прошу зайти, не мешкая…

Ленка пошла без вопросов и пререканий, рука-коряга на весу, волосы растрепаны, в шаркающих тапочках… Не то что просить, а видеть этого Петра Силыча, наглое брюхо, свинячьи зенки, эти штанищи… Ничего не сказала Ирине Федоровне – обе натерпелись, и Шишу она, Ленка, погубила, совесть не накормишь, как говаривал мальчик Вовочка… Свою жизнь Шишиной выкупила, так что иди и не чирикай…

У Петра Силыча – не как у других: у него двор позади дома, что в нем – и не увидеть, а вход прямо с улицы Болотной.

На звяк дверного колокольца вышла женщина лет тридцати-пятидесяти, с тихим голосом и бесцветным нравом. Молча кивнула, молча впустила и провела в горницу, также молча растворилась в полутемках обширной избы.

Просторна была комната и не по-деревенски пуста: окна без занавесок – ставнями прикрыты, печной бок с заслонкой, крашеные коричневые половицы, оранжевый абажур на три лампочки, квадратный стол под простой белой скатертью, две табуретки и стул. Все. И две электрические розетки по стенам и включатель для абажура. Ленка поискала глазами образа или хотя бы радиоточку – ни фига. Она мало смыслила в деревенской жизни, но и ее неискушенному взгляду ясно было, что камера в поселковом отделении милиции для проживания гораздо уютнее, чем гостиная в доме Петра Силовича, на которого ведьма баба Ира возлагала такие надежды.

Хрястнули по сторонам оконные ставни, резко и одновременно открылись без видимого вмешательства со стороны материальных сил, затряслись половицы и зазвенели окна: похоже Петр Силыч собственной персоной готовился вступить в горницу.

И он вошел, и органично вписался в кусочек своего жилища: головой под абажур, обширный и донельзя аскетично одетый: волосы горшком, усищи вниз и здоровенные синие сатиновые трусы.

– Здравствуйте, Петр Силович, меня баб Ира прислала, просила…

– А, Ленка! Здорово, здорово, я бык, а ты корова… Шутка. Зови меня Силыч, а еще лучше – дядя Петя, а то как в милиции… Часа не поспал – будят… Хрена бы моржового я встал, да уж слышал про Федоровну, Зоя доложила… Дуська-то… Какую собаку загубили!… Я ее щеночком, бывало, дразню – а она уже скалит пасть, ненавидит! Ух, настоящей породы…