Грэм Джойс - Реквием

По-прежнему рыдая, Том раскрошил молотком первую голову, а затем двумя быстрыми ударами покончил и с остальными. Ветер подхватил черную пыль, а крупные куски камня посыпались на землю.

— Заходи! — крикнула Кейти.

В это время мощный порыв ветра налетел из-за угла, оттолкнув стремянку от стены, и она застыла, покачиваясь на одной ноге, но все-таки вернулась на прежнее место, громко ударившись о стену. Придя в себя, Том увидел, что до Магдалины остается совсем немного ступеней. Пока он взбирался по ним, ураганный ветер хлестал его по лицу, заставляя жмуриться. Задыхаясь, он протянул руку к статуе. И в тот момент, когда его пальцы коснулись холодного камня, ветер, словно чья-то гигантская лапа, выхватил из-под него стремянку и бросил ее в темноту двора. Том почувствовал, что падает в какую-то черную дыру, бесконечно вращаясь по спирали.

Он приземлился на ноги уже внутри церкви, сразу за дубовыми дверями.

Небольшая кучка верующих — человек десять — собрались у алтаря. Среди них была и Кейти. Она улыбнулась ему, а остальные, похоже, не заметили его появления.

— Что ты здесь делаешь, Кейти?

Она покачала головой, сочтя, что вопрос дурацкий.

— Мы бодрствуем в ожидании утра, Том.

Кейти отвернулась. Оглядев внутренность церкви, Том увидел, что она осквернена. В трех местах на бледно-желтых стенах синей краской было написано слово «ЛЖЕЦ». Оно бесконечно повторялось. Надпись загибалась по кругу, и слова уменьшались от края к центру, где превращались в уродливое пятно краски.

Том приблизился к алтарю. Молящиеся что-то, бормотали. Перед алтарем оказалась каменная винтовая лестница, уходившая вниз, в полутемный склеп. На каждой ступеньке были выгравированы какие-то таинственные руны и слова на иврите. Молящиеся во главе со священником спускались друг за другом по лестнице. Том разобрал наконец, что они полушепотом напевают: «Лжец, лжец, лжец». Он присоединился к ним, встав за Кейти, и тоже стал петь:

— Лжец, лжец, лжец.

—А когда вы во сне крушили молотком эти лица, то получали от этого удовольствие? — спросила Тоби.

— О да, — с готовностью подтвердил Том. — Я помню, что с особым удовольствием разделался с вами.

Тоби захихикала, как школьница.

— Я так и знала! Я так и знала, что вы это скажете.

— Неужели действительно так необходимо, чтобы ваши недоумки слушали все это? — спросил Том, кивнув на Кристину, присутствовавшую при их беседе с самого начала.

Она сидела, перевернув стул задом наперед, сложив руки на спинке и опершись о них подбородком. Кристина не сводила глаз с Тома и не сказала за все время ни слова.

— Я не позволяю пациентам оскорблять друг друга, — произнесла Тоби ровным тоном. — Можете говорить абсолютно откровенно, но оскорбления не допускаются.

Одна из сотрудниц центра просунула голову в дверь и сообщила, что кто-то хочет срочно поговорить с Тоби по телефону.

— Побеседуйте пока друг с другом, детки. Я вернусь ровно через минуту. Побеседуйте.

Помучавшись в молчании минуты три под немигающим взглядом Кристины, Том сказал:

— На этот раз, по крайней мере, мы все признали, что вы действительно находитесь здесь. А то я уже начал подозревать, что вы всего лишь призрак. В прошлый раз вы выкинули очень эффектный трюк.

Кристина ничего не ответила, но один раз моргнула, очень медленно. Том покачал головой. Он подумал, что, раздвинув занавес из прямых и гладких волос, можно, наверное, увидеть, что когда-то это бледное, помятое лицо было красивым. Фигура же ее из-за изматывающего отсутствия аппетита была как у подростка.

— Я знаю, ты хочешь меня.

— Что?

— Да-да, я знаю.

— Да я скорее соглашусь лечь в койку с трупом.

— Это ты уже делал.

Том ответил ей гневным взглядом. Кристина на этот раз даже не моргнула. Больше они до возвращения Тоби не разговаривали.

— Ну, надеюсь, вы не скучали и остались довольны беседой? — спросила она.

— Нет, — сказал Том.

— Да, — сказала Кристина.

— Вот и хорошо, — сказала Тоби. — Очень хорошо.

— Спросите его о педофилии, — сказала Кристина, поднимаясь со стула. — Он увлекается школьницами.

Под испепеляющим взглядом Тома она покинула комнату, бросив на него напоследок взгляд через плечо.

— М-да, — произнесла Тоби.

Том все еще гневно смотрел на закрытую дверь.

— Не расстраивайтесь, Том. Я же предупреждала вас. Кристина запоминает все, что слышит. Но толком она ничего не знает, поверьте мне. Выхватывает тут и там обрывки информации, вот и все. Я думаю, это связано с ее болезнью.

— Болезнью? Так что ж тогда за пациенты у вас здесь?

— Ну, скажем так: меня никакие странности в них больше не удивляют. Так вы в тот день должны были встретиться со школьницей?

Том кивнул.

— У вас была связь с ней?

— Она была одной из моих учениц. В тот день я хотел встретиться с ней, чтобы покончить с этим. Мы обычно встречались по воскресеньям, когда Кейти ездила в церковь. Это было всего несколько раз. Я понимал, что это безумие, но ничего не мог с собой поделать.

— А почему вы хотели покончить с этим?

— Ну, я опомнился. Осознал, что я делаю с этой девочкой, с Кейти, с самим собой. Я собирался оставить ее в покое. Мысленно я твердо решил это.

— И в тот же день погибла Кейти? Том смахнул набежавшую слезу:

— У меня состоялся тяжелый разговор с Келли. Чувствовал я себя отвратительно. Внутри была пустота. Я вернулся домой и лег спать. Меня разбудил телефон. Это была полиция. Дерево упало на машину Кейти, когда она возвращалась домой. Дерево, поваленное ураганом.

— Да, в таких случаях поневоле начинаешь думать, что это касается тебя лично.

— Я понимаю, что вы думаете обо мне. Понимаю, как это выглядит в ваших глазах. Ну что ж, возможно, все, что вы думаете, справедливо…

— Прекратите, — прервала его Тоби. — Прекратите немедленно.

Она наклонилась к нему и положила обе ладони ему на руку. Том впервые обратил внимание на то, какие молодые у нее глаза. В то время как у многих людей ее возраста глаза были похожи на высохшие ягоды, съежившиеся из-за того, что не видят больше в жизни ничего нового, в ее глазах горело понимание и сочувствие.

— Прежде всего запомните, Том, что я никого не осуждаю, — произнесла она. — Моя задача совсем не в этом. Я совершила слишком много ошибок в жизни, чтобы судить других. Поймите это, ради бога. Поймите меня. Я вижу, что вы страдаете, и мне хочется сказать вам: «Слушайте, но я ведь тоже страдаю». И я думаю, что высказать все это — единственный возможный для вас способ перестать судить самого себя. Ибо худшего судьи у человека нет.

— Но это был не конец. Кейти знала об этом. Дело в том, что один школьник, влюбленный в Келли, ревновал ее. Он как-то узнал о нас или догадался. И начал писать разные вещи обо мне на классной доске. Я поговорил с ним и, как мне казалось, разрешил эту проблему. Но затем кто-то… Не думаю, что это был он, — скорее, это была сама Келли… Стала присылать Кейти письма, описывая в них все, как было… Однажды Кейти предъявила мне эти письма, и я сознался. Она, естественно, переживала это очень тяжело. Я пообещал ей, что больше не буду встречаться с Келли. А после… после смерти Кейти снова стали появляться надписи на классной доске. Приходя утром в класс, я читал на доске такие непристойности! Иногда там даже попадались слова, которые я никогда не слышал. Порой проходило несколько недель без этих эксцессов, а потом все повторялось. И это не мог быть тот мальчишка, который занимался этим вначале, потому что он перевелся в другую школу. Надписи неизменно появлялись по пятницам. Однажды у меня было предчувствие, что это должно произойти снова, и я решил провести ночь в классе и поймать того, кто это пишет. За классом была устроена небольшая кладовка, и у меня были свои ключи, так что спрятаться там незаметно было нетрудно. Я запер дверь класса и сел на стул в кладовой, приоткрыв дверь, ведущую в нее. За всю ночь я не уснул ни разу, — может быть, лишь немного подремал перед приходом первых учителей и учеников. Но когда я вышел из своего убежища, вся эта гадость опять была написана крупными буквами на доске. А дверь класса была по-прежнему заперта. Но теперь я знал, кто это делает. Я должен был догадаться еще раньше по почерку. Хотя надпись была сделана печатными буквами, ее почерк можно было узнать. Почерк Кейти. Это она писала все это. Тоби лишь невозмутимо поморгала глазами.