Дэвид Эберсхоф - Пасадена

— Может, мне тебя прямо на месте расстрелять?

— Как — расстрелять? — взвизгнул он в ответ. — За то, что девку продал? Я здесь, как и все прочие, — стараюсь не сдохнуть. А семья ее, между прочим, сегодня есть будет!

Я велел ему встать на колени, а когда он не послушал, навел на него винтовку; он не мешкая плюхнулся на колени, протянул ко мне руки и заныл: «Я что хочешь для тебя сделаю! Скажи только, что тебе нужно! Только не убивай! Что я тебе сделал? Ты ведь из-за меня немца убил! Это не я твой враг, а он!» С этими словами он обернулся к молодому немцу; у того на лице навсегда застыла улыбка. «Что тебе достать? Что хочешь тебе найду. Девку приведу какую хочешь! Скажи только, солдат, тебе какие нравятся? Темные, или светлые, или кареглазые? Любую достану. Хочешь — столько табака принесу, что на весь твой полк хватит! Скажи только, что тебе нужно. Ну скажи…» — тянул он свою волынку.

— Не нужны мне твои шлюхи! — отрезал я.

— Каждому солдату нужна шлюха. Как тебе Сильвия? Та, которая сейчас убежала? Пятнадцать лет всего. Можешь ее взять. Можешь жениться. Если что, я договорюсь.

— Не хочу я ее, — ответил я.

— Так других полно! — Он выхватил из кармана фотографию и спросил: — А эта тебе как? Нравится?

Он сунул фотку прямо мне в лицо, но что-то внутри как будто подсказывало мне — не бери, не трогай даже, я отказывался, но он тряс фотографией прямо у меня перед носом.

— Да ладно тебе! — талдычил он. — Посмотри, ты чего? Я таких красивых никогда не видел. Глянь хоть одним глазом.

Я сказал себе, что смотреть ни за что не буду, даже тогда я как чуял — не надо на эту девушку смотреть, и я сказал Дитеру, чтобы он убрал фотографию, но куда там!

— Посмотри только! Вот эта. Высокая, сильная, волосы черные, как сегодняшняя ночь, сама белая как молоко, ты, солдат, такую точно еще не видел. Ты только глянь!

В голове у меня голос звучал все громче — не смотри, не надо, но бывает же так — тебя как будто что-то подзуживает. Я подумал, что это за «вот эта». Фотография в руке у Дитера была маленькая, квадратная, меня приковало к ней точно магнитом, рука сама потянулась к квадратику, я почувствовал на своей руке мокрые пальцы Дитера, взял у него фотографию и поднес к глазам.

Дитер не соврал. Таких красивых я действительно никогда не видел: глаза темные, глубокие, а шея в вырезе блузки такая, что любого мужчину так и тянет ее поцеловать. Девушка была молодая, но глаза у нее были совсем взрослые, женские. Стараясь не поддаться ее чарам, я сказал:

— Я же сказал — не нужны мне твои шлюхи.

— Так она не шлюха! Она — совсем другое дело.

— Кто такая? — спросил я, хоть и знал, что не надо было этого делать.

— Дочь моя. А может стать твоей.

Я держал в ладони фотографию, глаза Линды смотрели на меня не отрываясь, я с первого взгляда влюбился в нее, в лесу занималась заря, и, не зная того, я подпал под ее чары, а Дитер это мигом заметил — в уме ему никак нельзя было отказать. Он повторил:

— Вижу, тебе понравилась. Она может стать твоей.

— Где она? — спросил я.

— В Калифорнии.

— Как — в Калифорнии?

— Солдат, ты ее хочешь?

Под бледными лучами зари я послушно кивнул.

— Тогда мы можем сговориться, — радостно сказал Дитер, — и ты вернешься ко мне домой — в «Гнездовье кондора».

Много позже Блэквуд опомнился и увидел, что сидит в кресле, а напротив него — Брудер. Закончив свой рассказ, Брудер погрузился в дремоту, но и у Блэквуда шея сонно согнулась, и так, в креслах, оба и проспали до самого рассвета. Когда Блэквуд проснулся, то увидал, что Брудер не шевелится, но бодрствует. Пэл ушел, Зиглинда подбросила дров в огонь, и перед масляно-черными глазами Брудера заплясало пламя. Его легкие тяжело свистели, и, пока Блэквуд протирал глаза, Брудер кашлял, прикрывая рот лоскутом; сейчас было особенно заметно, как сильно он сдал. Только теперь Блэквуд понял: с самого начала Брудер пробовал распоряжаться судьбой Линды и теперь страдал от этого.

— Нездоровится, мистер Брудер?

— Ничего страшного, годы. Чего же вы хотите?

— Кажется, у вас не совсем хорошо с легкими. Вы пробовали это новое чудодейственное средство — пенициллин?

— Нет, не пробовал.

— Я видел рекламу: с первого апреля оно будет в аптеке Калаша. Первый раз его будут пробовать гражданские. Будете в Пасадене — позвоните в аптеку. Говорят, что это лучшее лекарство века, лечит почти все. Одна таблетка одолеет любую застарелую болезнь — испанку, воспаление легких, даже сифилис. Я думаю, действительно все, что только может быть. Жалко становится тех бедняг, у которых его не было, правда, мистер Брудер?

Рассказ Брудера прояснил Блэквуду почти все. Но вот смерть Эдмунда… Брудер о ней ничего не сказал, не вспомнил и о годах, проведенных на полуострове в заливе Сан-Франциско, где лучи солнца косо падали сквозь прутья железной решетки. Хотя теперь Блэквуд знал все, в голове у него так ничего и не сходилось — если Брудер спас капитана Пура, а потом Дитера Стемпа, зачем ему понадобилось убивать Эдмунда? Смысла в этом не было никакого, и Блэквуд подумал, не дала ли Линда ложные показания, чтобы засадить Брудера в тюрьму. Блэквуд поднял глаза. Неужели Брудер был обвинен напрасно?

Но тут Брудер удивил Блэквуда.

—Ну что ж, к делу, мистер Блэквуд. Я бы хотел знать, какие у вас планы насчет Пасадены, — сказал он.

— Какие у меня планы?

— Если она станет вашей, что вы будете с ней делать? Как вернете свои деньги?

— Я… думаю, я… — начал было Блэквуд, пока еще не догадываясь, какой ответ должен быть правильным; он не знал, как Брудер хотел, чтобы поступили с его собственностью.

— Вы бы поселились в особняке?

— В особняке? Не думаю. Для холостяка он великоват.

— Каждому мужчине нужен свой замок, мистер Блэквуд.

Блэквуда это повеселило; он выпрямился в кресле-качалке и вытянул ноги так, что они снова почти коснулись колен Брудера.

— Верно, мужчина должен чем-то править. Вот взять хотя бы вас, мистер Брудер. «Гнездовье кондора» для вашего трона — самое место.

— Я только и жду, чтобы передать его Зиглинде и Паломару. Когда меня не будет, пусть делают с ним что захотят. Ведь все равно они здесь хозяева.

— Я уверен, вы еще долго будете королем побережья. Если только позвоните в аптеку Калаша…

— Пенициллин всех не спасет, мистер Блэквуд. Но хватит об этом. Скажите мне, что бы вы стали делать с землей?

Блэквуд принялся обдумывать ответ; он так и не понимал, что Брудер хочет услышать от него. Он рассердился на миссис Ней за то, что она не рассказала ему еще больше, — впрочем, разве того, что она рассказала, было недостаточно?

— Что бы вы сделали с апельсиновой рощей, мистер Блэквуд? — повторил Брудер.

— Что бы сделал с рощей? Деревья, пожалуй, нужно срубить, правильно, мистер Брудер? Насколько я понимаю, корни у них поражены нематодой. А потом, в современном городе цитрусовым не место.