Дэвид Эберсхоф - Пасадена

Тогда Линда решила, что сделает для Эдмунда пикник, пусть даже и совсем не роскошный: кроме нее самой, будут Эдмунд, Валенсия и Шарлотта Мосс, которая теперь вела в «Пчеле» еженедельную колонку под названием «Шепот моря».

В «Калифорнийском альманахе Роба Вагнера» Линда вычитала, что вечером, в день рождения Эдмунда, прилив будет низкий, а значит, места на берегу хватит. Целый день Линда провела на месте, которое все время занимала Валенсия, — стоя у плиты, мешала ложкой в кастрюле с курицей, приготовленной по-провански, жарила устриц, добавляла корни козельца в пончики. На песке она разостлала старое одеяло, сделала над ним навес, закрепив простыню на четырех удилищах. Сверху белый пузырь ткани был похож на парус шхуны, потерпевшей крушение и выброшенной на берег.

После обеда она сновала вверх и вниз по утесу, спустила на берег сэндвичи, кувшин с лимонадом, набрала сухих веток, чтобы развести костер. Будь на утесе лестница, все было бы гораздо легче, и ей снова пришло в голову, что надо бы купить досок, несколько ящиков гвоздей и сделать лестницу ступеней на сто; как-то раз, поздно ночью, Линда заговорила об этом с Эдмундом, но он лишь отвернулся и буркнул, чтобы она засыпала.

Ей хотелось отметить совершеннолетие Эдмунда каким-нибудь ритуалом. Сначала она хотела поставить на берегу майское дерево, но не сумела придумать, как принести на берег длинный и увесистый столб, нужный для этого. Потом ей пришло в голову, что неплохо было бы принести жертву, бросив ее в костер, — что-нибудь страшное, леопардовую акулу например, — но она пока еще не выловила ни одной леопардовой акулы. Или раздать всем песенники и попеть вокруг костра, только вот что? «Она родилась в океане, погибла в пучине морской…»? «Французский фермер»? «Вечернее свидание»? Они совсем не подходили для такого праздника, но, копая яму для костра, Линда негромко затянула:

С каждым движением лопаты Линда все больше опасалась, что брату не понравится ее затея. Может быть, Эдмунд спустится на берег, они растерянно посмотрят друг на друга, не понимая, что говорить и что делать. Может быть, он скажет: «Занят я, мне некогда». Вспомнилось, как он не раз бросал: «Линда, оставь меня в покое». Он, наверное, полезет обратно вверх по утесу, а Шарлотта, уж точно, прошепчет про себя: «Эта Линда… Живет в каком-то своем мире, чудачка». Один раз Линда слышала, как это произнесла Маргарита; она как раз крутилась в углу перед зеркалом, примеряя ту самую фетровую шляпку с орлиным пером. Через несколько лет шляпку стали называть «Линдино сомбреро», а сама Линда твердо знала, что в один прекрасный день она ее купит, хоть ей никто и не верил. «Иногда я думаю: что это наша Линда все никак не опустится на землю? — как-то сказал Валенсии Эдмунд. — В кого она, что все к звездам тянется?» — а Шарлотта Мосс написала в одной своей легкомысленной колонке: «Угадайте, что за девушка-рыбачка из Баден-Бадена мечтает, как когда-нибудь опередит нас всех?» «Что с ними со всеми не так?» — недоумевала Линда, погружая лопату в песок и перебрасывая его через плечо. Мало-помалу яма становилась все глубже, Линда докопалась уже до самой воды и только тут обернулась и увидела, что коробка сэндвичей с устрицами и курицей по-провански засыпана горой песка, который она так усердно выбрасывала из ямы.

Все пропало. Линда посмотрела на небо, соображая, сколько времени. Было около пяти, через час на берегу должен был появиться Эдмунд с гостями. Лезть вверх за платьем, в котором она плавала, было уже некогда. Она стянула через голову платье, скатала в комок шерстяные трусы и постояла немного на берегу, покрываясь мурашками, блестя белой кожей на закатном солнце. В последние месяцы она с досадой замечала, что начинает стесняться. Если бы Эдмунд сейчас застал ее раздетой, незащищенной, она сгорела бы со стыда. И вот, обвязавшись веревкой, на которой болталась ловушка для лобстеров, она кинулась в холодные мартовские воды.

Прибой хлестнул ее по голеням, бедрам, забрался между ног, и Линда поплыла в открытый океан, продираясь сквозь заросли бурых водорослей, раздвигая руками их длинные плети. Отсюда, издалека, ей хорошо было видно «Гнездовье кондора» на вершине утеса, жестяную крышу, как-то сердито сиявшую под лучами вечернего солнца. Она знала, что Эдмунд работает сейчас в поле и будет гонять своего осла до последнего, пока Валенсия не крикнет ему, что пора переодеваться к приходу гостей. Валенсия сидит в кухне, вышивает кофточки, которые продает потом Маргарите. Шарлотта, должно быть, спешит в «Гнездовье кондора» и вынимает из кармана свою записную книжку — тут же записывает, что пришло ей в голову. Отсюда, с воды, мир Линды выглядел совсем спокойно: три дома одиноко притулились на утесе, из трубы одного из них поднимается легкий дымок. Этот мир Линда любила больше всего, но понимала, что он ее не удержит: ей было шестнадцать лет, она всей душой верила, что сумеет прожить самостоятельно, и все не могла дождаться, когда же начнется эта замечательная жизнь.

От воды ее кожа посинела и стала совсем холодной. Линда поплыла к своему буйку, к которому привязывала ловушки для лобстеров и удочки. Она очень надеялась, что сейчас там полно трехлеток, громко шлепающих хвостами. Глубоко вдохнув, она взялась за веревку, на которой держались ловушки, и нырнула вниз, под воду Тихого океана. Настало безмолвие, густая черная ледяная вода облепила ее всю. Ловушки висели на скале, увитой огромной зеленой актинией, медленно колыхавшей своими ветвями. Самые разнообразные водоросли тихо покачивались, как будто приветливо кланялись. Чистый песок, усеянный ракушками самого разного размера и вида, мягко принял в себя ее ноги.

Линда проверила две ловушки и расстроилась — они оказались пустыми. В двух других тоже ничего не нашлось. Совсем разволновавшись, она проверила еще пару ловушек — напрасно. Всего за несколько лет океан обеднел так, что она ни за что не поверила бы, если бы не видела это сама, своими глазами; разве Линда не сказала как-то, что никому не под силу совладать с этой громадиной? В седьмой ловушке оказалось три лобстера, а в восьмой трепыхался еще один. Каждый весил фунтов по пять, а один так и вовсе был огромный — может, только чуточку меньше, чем Лотти. Линда еле запихнула его в мешок и, как раз когда загнула лобстеру хвост и затянула мешок, почувствовала, как у ее ног что-то шевелится.

Она чуть не вскрикнула.

Может, это была какая-то придонная рыба, подкаменщик или еще какая-нибудь мелочь, которую она даже не вытаскивала. Как-то раз у своих ловушек она застала осьминога, но тот, лишь завидев ее, развернулся и кинулся прочь, мелькнув в воде пурпурным лоскутом. Линда сказала себе, что, наверное, это опять он, осьминог с головой-грушей, срывает своими коричнево-зелеными щупальцами моллюсков, которые лепятся на подводных камнях. В океане это были самые большие трусы — они удирали, стоило только показаться кому-нибудь больше, чем они сами, и Линда взяла в руку мешок и стала всплывать на поверхность.