Паскаль Киньяр - Carus,или Тот, кто дорог своим друзьям

Мы поужинали там же, неподалеку.

Воскресенье, 14 октября. Мы собрались, почти все, на улице Бак, по приглашению Элизабет и А.

Д., судя по всему, был крайне доволен нашим приходом. Выстроил нас по ранжиру, словно деревенский стражник, пересчитал, тыча в каждого пальцем, и объявил, что никогда еще не видел Уинслидейла и Коэна.

Затем властно приказал новым гостям представиться. Выказал предпочтение Томасу. Когда оба малыша поели, Глэдис вышла в другую комнату, чтобы уложить спать Анриетту.

Мы сели за стол около двух часов. А. сказал, что хочет поблагодарить нас за эти долгие месяцы.

— След от ножа, который чуть не рассек мне горло, пока не совсем сгладился, — сказал он. — Временами все еще искажается, становится зыбким. Но в общем дело идет на лад. Темные силы стали моими привычными, нестрашными спутниками. В конечном счете я их одолею.

И добавил, что получил от нас самих больше, чем от наших врачей или наших аргументов, и что это было прекрасно, а главное, куда полезнее всего остальною. А потом повернулся к Йерру со словами:

— Таким образом, я избежал безжалостной хватки смерти.

— Будь я на вашем месте, — ответил Йерр, — я бы возблагодарил Господа за то, что Он создал меня с такой чувствительной, уязвимой, страдающей душой! Такой впечатлительной, что ей причиняют боль даже грезы! Что же до нашего блажного миллиардера, — продолжал он, взглянув на Р., — коему по крайней мере однажды все ценности показались вероятными, почва — незыблемой, язык — многозначительным, а дневной свет — сияющим, то тут мне нечего сказать… Я охотно оплатил бы из своего кармана семь свечей — как минимум семь белых восковых свечей, чтобы поставить их у ног Ассумпты!.. [116] Ассумпта Серна (р. 1957) — испанская актриса и продюсер.

Рекруа даже глазом не моргнул. Всего только и заметил, что, невзирая на заявления Йерра, никому из нас не суждено очиститься от сообщничества, за которое мы держались с жестокостью, ставшей основой нашего существования. О чем неоспоримо свидетельствует все в этом мире, вплоть до самой незначительной мысли, до самого незаметного жеста, выражающего желание. Она возрождается в нас в каждую минуту, эта жестокость, не видящая как низости своей цели, так и источника своей лихорадочной страсти.

— Ваше суфле восхитительно! — добавил он, обращаясь к Элизабет. <���…>

А. налил нам вина. <���…> Элизабет подала филе солнечника под белым соусом с мидиями. Увы, Э. перестаралась: в нем было слишком много жидкости из раковин мидий. Получился не соус, а почти рыбный бульон. Такой пряный, что от него горело во рту. Бож с улыбкой сказал:

— Надо бы переименовать рецепт и вместо «Святого Петра по-нормандски» [117] Рыба-солнечник называется по-французски «saint-pierre» (букв. святой Петр). назвать это блюдо «Улиссом, потерпевшим кораблекрушение».

Его шутка ужасно рассмешила Коэна.

Затем Томас призвал нас определить природу дружбы. Я лично начал с того, что остерегся бы искать ее мотивы или цели, обратив внимание лишь на последствия. Что я всем сердцем привержен таким узам. Но что я не стал бы слишком пристально изучать ее основу, ибо, на мой взгляд, это нескромно.

Рекруа согласился со мной.

— Это отношения такого рода, которые истолкование может только разрушить, — сказал он.

Элизабет, Томас и Глэдис выразили свое несогласие. Но тут Глэдис пришлось встать из-за стола: малышка Анриетта призывала мать громкими пронзительными воплями.

На десерт нам подали великолепный мускатный виноград. Коэн спросил, убеждены ли мы еще, что боги говорят в вечернем легком ветерке.

— Это почти неслышный шепот , — сказал Томас.

За кофе Т. Э. Уинслидейл, слегка охмелев или, может быть, просто разнежившись от вина, процитировал нам слова Янь Цзы о том, что продолжительность самой долгой человеческой жизни равняется ста годам. Мы переглянулись. Вряд ли хоть один человек на тысячу достиг такого возраста. Мы облегченно вздохнули. Но, допустив, что кому-то это удалось, мы снова затаили дыхание. Период детства — когда беспомощность и зависимость от взрослых столь велика, что требует их внимания днем и ночью; период старости — годы безнадежной физической немощи и умственной слабости, годы существования только с посторонней помощью, — оба они занимают добрую половину пресловутых ста лет. Ночи, проведенные во сне или в бесполезном бодрствовании, заменяющем или ограничивающем сон, занимают половину от оставшейся половины. А ведь есть еще страдания и болезни — и вот нам уже остается лишь четверть, траур по умершим и прочие печали, — и нам остается лишь половина от половины от половины этой сотни, то есть почти ничего. Я начал путаться в подсчетах. В конце концов жалкий трехлетний остаток, в течение которого можно было бы свободно наслаждаться жизнью, если его очистить от скуки и всяких забот, свелся к одному-единственному часу.

Так что же остается от жизни человеческой?

— Увы, где она — радость жизни? — вскричал У. — Может быть, есть еще плотские утехи, и красота звуков, и прелесть красок. Но ни одно наслаждение не длится достаточно долго, — продолжал он, — и с течением времени звуки и краски тоже приедаются. А женские тела занимают так мало пространства во времени и стареют прямо на глазах! А неловкость их рук иногда приводит в замешательство. А назойливые друзья, а пронзительные голоса, а книги, многословные, как старики!.. Прибавьте к этому всевозможные ограничения и обязанности, голод в трудные времена, ужас, внушаемый непрерывными войнами, разнообразные неудобства, причиняемые неизбежными почестями, речами и законами!.. А уж если я возьмусь за подобные подсчеты при более короткой жизни, то для радости останется от часа до пятнадцати минут. На детство — ноль времени. На отрочество — жалкие секунды.

Малыш Д. весело прыгал вокруг нас.

Мы смеялись.

Среда, 16 октября.

Проснулся около трех часов. И никак не мог заснуть снова. Включил лампу, взял с ночного столика книгу Леонара де Маранде. Нашел страницу, заложенную еще летом. Пошел на кухню выпить воды. А потом попытался обмануть время, переписывая отрывки:

«Нет ничего более жалкого и горестного между людьми, нежели пустота; каждый из нас ненавидит ее всем сердцем. Она настолько омерзительна в том виде, в каком мы с нею сталкиваемся, что безобразием своим и бесформенностью сравнима лишь с небытием…»

Это был текст со страницы 251. До этого я нашел еще одну недлинную цитату, которая мне понравилась. Но в моем экземпляре, истрепанном и пришедшем в жалкое состояние, как раз эта страница была съедена сыростью и покрыта какой-то темной сыпью, что происходит со всеми старыми книгами, — женщины называют такие пятнышки на коже цветами гроба.