Андрей Жвалевский - Типа смотри короче

Ор стоял на весь клуб. Админ выпер нас и обещал больше не пускать. «Бэшки» обиделись — их-то за что? Наши мне чуть по голове не настучали. Потом Никитос заявил, что выгоняет меня из команды, а я ответил, что и сам уйду от таких дебилов. Разошлись в разные стороны, злые как крысы.

Дома ждал новый облом: мама куда-то припрятала и кабель, который я у Лопуха выпросил. Я кинулся ему звонить, а Лопух звонки сбрасывает. Ну, я не поленился, заскочил к нему домой (тут два этажа разницы), но Лопух даже дверь не открыл. Через дверь сказал, что ему позвонили и всё про меня рассказали — что я ламер и предатель, своих мочу, всех подставляю.

Так мне тошно стало, что даже спорить не стал. Развернулся — и домой. Послонялся по комнате и от тоски схватил какую-то книжку. Что-то про эльфов и драконов, не помню, откуда она у меня.

И мало-помалу втянулся. Там крутой экшн оказался, всё время на героя кто-то нападает или хотя бы собирается напасть. Я и не заметил, как мама домой вернулась и ко мне в комнату заглянула.

— Ты что, читаешь?

Спорить было глупо. Я кивнул. Мама раза три перевела взгляд с книги на выключенный комп и обратно. Ничего больше не сказала, осторожно прикрыла дверь. Я пожал плечами и продолжил читать.

И тут услышал мамин голос из-за стены:

— Люся? Привет. Нормально. А твой сын где?.. В компьютерном клубе?.. А мой Павлик книгу читает… Ну как-как… Поговорили с ним серьёзно, вот он и… Да ничего особенного не сказали, тут главное терпение…

Я со всей дури запустил книгой в стену.

— Вы совершенно бесчувственные! У вас нет ничего святого! Что вы. — Марь Иванна попыталась подобрать литературное выражение, но не сдержалась, — ржёте как кони? Тут нет ничего смешного! Это трагедия!

Пацаны на задних партах с огромным трудом держали серьёзные лица. Прочитанное по программе произведение действительно было трагедией, главный герой умирал от страшной болезни, умирал всю последнюю главу.

Таня сидела за первой партой, и чтобы посмотреть на класс, ей пришлось оглянуться. Большинство отбывало урок, равнодушно уткнувшись в учебник. Или делали вид, что уткнулись в учебник, а сами занимались своими делами.

— Что смешного? — с отчаянием в голосе спросила учительница.

— Да Марь Иванна, что ж они все умирают-то? — спросил Препяхин. — В прошлой повести героя на войне убили, этот от болезни умирает, Муму утопили. Сил нет их всех жалеть!

Класс грохнул. Марь Иванна впала в ступор.

— Настоящая серьёзная литература всегда трагична, — выдавила она. Таня задумалась, отключившись от того, что происходило в классе. «Мальчика из книги жалко. Хороший мальчик, способный. И умер. Но я больше люблю, когда не умирают, — подумала Таня. — Я люблю, когда болел-болел, а потом выздоровел. Потому что когда болеешь, а потом выздоравливаешь, сразу хорошо. А тут умер. Плохо. Навсегда».

Таня включилась на минутку и услышала про то, что нужно тренировать душу страданиями, иначе «вы все так и останетесь эмоциональными калеками». Таня опять отключилась.

«А если долго болеть, то, наверное, выходишь на улицу, а там солнце, воздух — счастье. Или если нога была долго сломана, а тут раз — гипс сняли. И бежишь. Счастье. Наверное.

Или если думал, что кто-то умер, а этот кто-то раз — и живой. Наверное, больше с ним не будешь ругаться никогда, не будешь цепляться по мелочам. Вот если б Ксюша чуть не умерла, мы б с ней больше никогда не ссорились! Мы б ценили… Или если б Милка умерла…»

Таня посмотрела в сторону Кислицыной и представила, как в один прекрасный момент к ним в класс придет классная и срывающимся голосом объявит, что Милки больше нет. И как все оцепенеют и заплачут. И что будет с её местом в классе? Неужели на него кто-нибудь осмелится сесть?

Таня вообще-то не очень любила Кислицыну, но от одной мысли о том, что она её больше никогда не увидит, по спине побежал противный холодок. Сразу вспомнилось, как когда-то, в детстве, в пятом классе, Милка защитила её от старшеклассника. И как они мороженое ели на скорость, за углом школы. И как Милка у неё дома готовила обед, — она-то умеет, она дома уже давно всё готовит. Танина мама была потрясена тогда, весь мозг Тане выпила, что она лентяйка и неумеха. А Мила, когда не понтуется, очень даже нормальная. И если она вдруг, не дай бог, тьфу-тьфу-тьфу…

Таня, подчиняясь неясному порыву, схватила телефон и написала сообщение: «Мила, приходи ко мне в гости после школы!». Оглянулась. Посмотрела, как Мила полезла в карман за телефоном, как изумлённо поднялись её тщательно выщипанные брови. Потом она встретилась взглядом с Таней. Неожиданно улыбнулась. Кивнула.

И Тане сразу стало так хорошо! Как будто успела сделать что-то важное.

А тут и яркое солнце ударило в окно.

«А ведь не обязательно умирать! — сообразила Таня. — Ведь и так можно не ссориться. И солнце — это счастье! И воздух! И пойдём гулять сегодня».

— Татьяна!!! Что ты улыбаешься? Это просто невозможно! Я вам о серьёзных вещах, а вы… Как ты себя ведёшь! Дай дневник!

«А всё равно хорошо!» — думала Таня, рассматривая размашистую запись в дневнике.

«Улыбалась на уроке литературы!!!»

На мобиле зазвонила напоминалка. Лопух с ненавистью посмотрел на неё, но от компа отлип. Надо было вынести мусор до прихода отца, а то начнётся.

Он с омерзением взял мешок, заранее прислонённый к стулу, и, шаркая по полу, двинулся в прихожую.

Открыл дверь.

На коврике лежала ослепительно-белая роза.

Где-то вверху топали тапочки, а потом хлопнула дверь. «На седьмом или восьмом, — подумал Лопух, не отводя глаз от цветка. — Интересно, кому бы это?»

Первой на ум пришла мама. Мама была уже старая, «затридцать», а папа ей дважды в год цветы дарил: на 8 Марта и на день рождения. Но оба этих праздника были далеко, как, собственно, и мама, которая на неделю укатила в командировку, просила, чтобы они с папой грязью не заросли… Тут Лопух вспомнил про пакет в руке, покосился на него — но выносить мусор, переступая через такую красоту, было бы этим… как его… кощунством!

Поэтому Лопух продолжил гадать. Может быть, папе? Он представил себе папу, большого, квадратного, с головой без шеи… и с розочкой в руках. Хихикнул. Нет, точно не папе.

Оставался последний вариант, самый приятный — и при этом самый тревожный.

Роза предназначалась самому Лопуху.

Оно конечно, мужчинам редко дарят цветы, но дарят же! Вот дедушке на юбилей дарили. И когда хоронили соседа… Тут Лопух сглотнул и помотал головой — плохой пример. Да и цветы у соседа на похоронах были всё больше искусственные.