Юрий Трифонов - Студенты

— Фокина! — спросил он негромко. — Ваш реферат, оказывается, не готов?

— Да, Борис Матвеевич, я прошу извинить меня, — сказала Нина, вставая. — Я решила еще поработать. На той неделе представлю.

— Так… Ну что же, ваше право, — благосклонно согласился Козельский, и Вадиму показалось, что он даже обрадовался этому обстоятельству: можно пораньше уйти. — Ваше право, ваше право… — задумчиво повторил Козельский, набивая трубку. — Ну что ж, подождем недельку… Ведь у вас, кажется, реферат о произведениях Караваевой?

— О повестях Веры Пановой, Борис Матвеевич.

— Ах да, совершенно верно… Скорее критическая статья, не так ли? Ну, мы всегда успеем ее прочесть, обсудить, это не проблема.

Сергей уже несколько минут нетерпеливо ерзал на месте, чиркал что-то карандашом в блокноте и наконец попросил слова. Он заговорил с места, полуобернувшись к аудитории:

— Товарищи, сегодня по вине Фокиной наше рабочее заседание не состоится. Но это, вероятно, к лучшему. Давайте поговорим. Нам давно пора серьезно обсудить нашу работу, поговорить начистоту. Я считаю, товарищи… — Сергей заглянул в блокнот, захлопнул его и небрежно бросил на стол. — Я считаю, что до сих пор, товарищи, мы работали из рук вон плохо. Почему? Причин тут много. У нас нет единого плана, который вытекал бы из научного плана кафедр. Такой перспективный план необходим, а то ведь работа ведется у нас настолько стихийно, беспорядочно, что никакого толку от этой работы — простите меня, товарищи, за резкость — нет и не будет. Ведь как несерьезно берутся у нас темы рефератов! Один товарищ, например, взялся писать об Ульрихе фон Гуттене, две недели сидел в библиотеке, а потом вдруг заявил: «Ты знаешь, что-то мне Гуттен надоел. Скучища какая-то. Возьму, что ли, Маяковского». Смеетесь? «Над кем смеетесь?..» Да, товарищи, грустно… А другая девушка взялась исследовать купринский «Поединок». Спрашиваю — почему именно «Поединок»? Там, говорит, интересно про любовь написано, и потом он коротенький…

В аудитории засмеялись, кто-то спросил громко:

— Как фамилия?

— Фамилия ни к чему. Я говорю о фактах. Конечно, эти случаи единичны, но они показывают, куда ведет такая бесплановость в работе. И еще — эти случаи говорят о том, что в общество записалось много людей, которым здесь не место. Да, да! У нас, товарищи, не научное общество получилось, а какой-то литературный кружок — записываются все, кому не лень. Оттого и работы пишутся ученические: общие рассуждения, натасканные из учебников, популярные статейки без проблеска оригинальной мысли. Кому это нужно, я спрашиваю?.. Вот я был оппонентом Фокиной, знаю ее работу о повестях Пановой. Правда, я знаю вариант, забракованный самим автором. Но все равно скажу тебе прямо, Нина, — ты пишешь научную работу, а не рецензию в журнал «Дружные ребята». И это относится не только к Фокиной, но и ко многим другим товарищам. Одним словом, я кончаю: если положение в обществе не изменится, то я лично не вижу большого интереса для себя в такой работе. Просто, знаете ли, жалко времени. У нас, студентов, не так-то его много… Я кончил, товарищи…

Сергей сел, с решительным видом засовывая блокнот во внутренний карман пиджака.

— А кто виноват, что такое положение создалось? — низким басом, глядя не на Сергея, а в сторону председательского стола, спросил Лагоденко.

— Мы сами виноваты, — быстро ответил Сергей, — в том, что у нас беспорядок. И сами должны выправлять.

— Сами-то сами… — пробурчал Лагоденко.

— Лагоденко, ты хочешь что-то сказать? — спросил строго Федя Каплин.

— Погожу пока…

Придвинувшись к Сергею, Вадим сказал вполголоса:

— Петр прав — не только мы виноваты. А Козельский? Он же руководитель, его дело интересно работу поставить…

— Да нет же, нет! — досадливо сморщившись, прошептал Сергей. — То есть в какой-то мере — конечно… Но Борис Матвеевич милейший человек, он готов хоть весь институт в общество записать. А сейчас надо вычистить половину…

— Так что же ты, Палавин, конкретно предлагаешь? — спросил Каплин.

— Конкретно вот что: сократить число членов общества в два раза. Лучше меньше, да лучше! Многим серьезная научная работа не по плечу, и они тянут назад остальных, и от этого заседания у нас такие убогие, неинтересные. Пусть меня товарищи правильно поймут…

— Мы тебя поняли, — сказал Лагоденко.

Несколько человек заговорили сразу, вперебой:

— Что ж, это общество — для избранных?

— Да прав он! Слишком нас много…

— Ну и хорошо!

— Чепуха, не в количестве дело!

— А кто будет отбирать, не Палавин ли?..

— Федор, дай мне слово! — сказал Лагоденко, поднимаясь. И все сразу притихли: просто потому, что когда говорил Лагоденко, все равно никого больше не было слышно. — В выступлении Палавина была, я бы сказал, обычная его «палавинчатость». Тш, не смейтесь!.. Он прав, говоря, что в нашем НСО работа идет несерьезно, беспорядочно и нудновато. Это так оно и есть. Но он не прав, когда объясняет это тем, что людей много. Глупости, не в том секрет! А в том… — Лагоденко трубно кашлянул, расправил плечи и засунул обе ладони за свой широкий ремень с бляхой, — в том, что руководство общества, и уважаемый Борис Матвеевич и почтенный Федор, очень мало по-настоящему интересуется нашей работой. Я говорю «нашей», потому что хотя я еще не вступил в общество, но думаю вступить, и меня это дело кровно задевает. Темы рефератов берутся у нас не только случайно, беспланово, но и безыдейно — да, в том смысле, что они слишком уж академичны, литературны и очень мало связаны с современностью. Вот корень всего. А ведь задача руководства предлагать студентам темы…

Лагоденко говорил, по своему обычаю, самоуверенно, напористо и несколько даже нескромно. В его речах всегда звучала басовая нота поучительства — Вадим не любил этого тона, как вообще не любил ничьих поучений. И все же Лагоденко был более прав, чем Сергей, и глубже понял, в чем суть. Федя Каплин слушал его, хмуря тонкие рыжеватые брови, вздыхая, покашливая и всем своим видом выражая беспокойное недовольство. Козельский же, казалось, и вовсе не слушал Лагоденко — невозмутимо курил свою трубку, рассеянно оглядывал аудиторию, потом принялся листать какой-то лежавший на столе журнал.

Когда Лагоденко кончил и шумно уселся на место, выступил наконец Козельский. Он говорил так, будто и действительно не слышал ничего, кроме выступления Палавина. Но этот прием мог обескуражить кого угодно, только не Лагоденко.

— У меня есть одно добавление к горячей и очень содержательной речи Сережи… нашего уважаемого товарища Палавина, — поправился Козельский, улыбнувшись. — В части выбора тем для рефератов я считаю целесообразным такой принцип: студент должен выбирать темы, которые совпадают с темами историко-литературного курса, который он в данный момент прослушивает. Это будет полезней и для рефератов и для студентов — они легче усвоят лекционный материал. Как вы находите?