Марианна Марш - Я буду тебе вместо папы. История одного обмана

— Хватит пороть ерунду, ты отправляешься в школу, и все, — раздраженно оборвала она, когда я повторила свою просьбу.

Мама добавила, что мне прекрасно известно, как у нее много дел по дому, и я должна быть благодарна ей за то, что она каждый день будет отвозить меня на занятия и забирать после уроков, а не просто сажать в автобус. Разумеется, она не уточнила, что автобус стоит денег, а я еще слишком мала, чтобы пешком идти до школы несколько километров, и только поэтому ей придется отвозить меня туда на велосипеде.

День, которого я так боялась — мой первый день в школе, — пришел очень быстро. Начался он так же, как и все остальные дни, — разве что меня заставили умыться и после завтрака еще раз ополоснуть руки и лицо. На меня натянули платье, которое я надевала всего несколько раз, обули в поношенные черные туфли и наскоро причесали. Но только когда мне на спину нацепили купленный в магазине подержанных товаров ранец и усадили на мамин велосипед, наказав крепко держаться, я наконец осознала, что еду в школу.

Всю дорогу я цеплялась за маму, поскольку ржавый велосипед подпрыгивал на каждой кочке — деревенские дороги редко бывают ровными.

Когда мы добрались до школы, мама поставила меня на землю и прислонила велосипед к стене. Не обращая внимания на других мам, оживленно обсуждавших что-то на игровой площадке, она направилась к молодой женщине, стоявшей у дверей школы; женщина была окружена толпой детей и их родителей. Судя по большому блокноту в руках, это была наша классная руководительница.

— Вот, привела дочь в школу, — напрямую заявила мама. — Ее зовут Марианна. Веди себя хорошо, Марианна, и слушайся учительницу. Я приеду за тобой после уроков, — сказала она, потом быстро развернулась и пошла к велосипеду.

Я смотрела ей вслед и чувствовала себя покинутой, никому не нужной…

Когда мама выезжала со школьного двора, у меня задрожала нижняя губа, и я закусила ее, надеясь, что это поможет остановить слезы. Мне не хотелось выглядеть дурочкой перед другими детьми.

— Марианна, — позвала меня учительница, — иди сюда, поздоровайся с Джин. Она сегодня тоже первый раз пришла в школу.

Но тут на меня накатила такая стеснительность, что я впала в ступор. Вместо того чтобы послушаться учительницу, которую, как я позже узнала, звали мисс Эванс, я застыла на игровой площадке, потерянно глядя вокруг. Ничего удивительного — так бывает с детьми, почти всю жизнь просидевшими дома и впервые столкнувшимися со сверстниками.

На школьном дворе было двадцать таких же первоклашек, как я, и все вели себя по-разному. Кто-то едва сдерживал слезы, другие сбились в стайки и судорожно сжимали в руках лямки ранцев, пока мамы, которые переживали чуть ли не сильнее своих малышей, шепотом успокаивали их, подбадривая, перед тем как уйти.

Несмотря на то что многие вокруг были напуганы, я сразу почувствовала, что здорово отличаюсь от остальных.

Я единственная пришла в поношенной одежде. Мое платье и заштопанная на локте кофта казались совершенно убогими по сравнению с яркими нарядами других детей. У девочек волосы были аккуратно уложены и украшены светлыми ленточками, накрахмаленные блузки заправлены в темные юбки со складочками, на ногах, одетых в белые чулочки, поблескивали кожаные туфельки. Мальчики — недавно подстриженные, в белых рубашках, еще хранивших следы магазинных складок, при галстучках, в жилетках и бриджах до колен — смотрелись ничуть не хуже.

Взглянув на свои худые голые ноги, болтающиеся в разношенных туфлях, прикоснувшись к распущенным волосам, которые мама обрезала так, что они торчали над ушами неровными клочками, я отчаянно захотела домой. Я сразу поняла, что мне не понравится в школе, что я слишком отличаюсь от своих одноклассников и никто не захочет со мной дружить.

Громко зазвенел звонок, и учительница показала нам, как сделать «крокодила» — так она называла змейку из стоящих парами детей. Мы вслед за ней вошли в просторный класс и сели за небольшие парты. Каждого из нас мисс Эванс попросила по очереди громко произнести свое имя. Она сказала, что мы будем делать это каждое утро, чтобы выяснить, все ли присутствуют на уроке. Услышав очередное имя, она ставила галочку в большую тетрадь — позже я узнала, что эта тетрадь называется классный журнал.

Я подумала, что мисс Эванс могла бы проверить, все ли на месте, просто пересчитав нас, но ничего не сказала.

Потом нам раздали разноцветные карандаши и листы бумаги, разрешив рисовать что вздумается. Я разукрасила весь лист кривыми линиями — мне нравилось, какими яркими они получаются.

Через некоторое время мисс Эванс поставила перед каждым по маленькой бутылочке молока, к бутылочкам прилагались белые соломинки, через которые нужно было пить.

В обед мы сделали еще одного «крокодила» и отправились в столовую. После того как все поели, нам разрешили погулять на игровой площадке.

В свой первый школьный день я стояла в сторонке и наблюдала за тем, как играют другие дети. Мне так хотелось, чтобы ко мне подошел хоть кто-нибудь, спросил, как меня зовут, и позвал играть, — но никто этого не сделал.

После прогулки мисс Эванс читала нам вслух рассказ из книжки. Для меня это были ничего не значащие слова о совершенно незнакомых вещах. В нашем доме не было книг — только газеты и изредка женские журналы; родители никогда не читали мне перед сном, поэтому я не очень понимала, что вообще происходит. Мне было скуч но, и я стала смотреть в окно. Я видела, как мамы моих одноклассников собираются на игровой площадке небольшими кучками, разговаривая о чем-то. Но что мне другие мамы — то и дело поглядывая на дорогу, я ждала, когда же появится знакомая фигура на велосипеде.

Звонок сообщил, что школьный день подошел к концу. Когда он умолк, я увидела, как мама провозит велосипед через школьные ворота и останавливается в стороне от других женщин — совсем как я стояла во время перерыва. Эти женщины нисколько не отличались от своих детей — на маму они не обращали ни малейшего внимания.

— Все в порядке, Марианна? — спросила мама, когда я подошла к ней.

— Да, — ответила я; внутренний голос подсказывал мне, что больше ничего говорить не надо.

— Вот и хорошо, — кивнула мама, посадила меня на велосипед и выехала на дорогу.

Больше она меня ни о чем не спрашивала. И отец тоже.

Может быть, они уже знали то, чему мне только предстояло научиться: никто не дружит с детьми, которые не похожи на других.

Я уже много лет не позволяла себе думать о той одинокой маленькой девочке, какой была когда-то. Стоило ей появиться в моих мыслях, как на глаза тут же наворачивались слезы. Худенькая, бедно одетая малышка на краю игровой площадки: она все еще надеется, что сможет с кем-нибудь подружиться, надеется, но уже не верит…