Лорен Вайсбергер - У каждого своя цена

— Боже ты мой, я сейчас в обморок упаду, как она прекрасна! «Биркин» из крокодиловой кожи. Такую найти труднее всего.

— Что-что? — Я решила прикинуться, будто знаю, о чем речь, но первый рабочий день вытянул из меня все соки и притворяться долго сил не хватило.

Элайза уставилась на меня, словно только сейчас вспомнила о моем присутствии:

— Ты правда не знаешь, что это? Я помотала головой.

Она глубоко вздохнула, отпила кофе для подкрепления сил и положила ладонь на мое предплечье, словно говоря: «Теперь слушай внимательно, ибо я скажу тебе все, что нужно знать».

— Ты слышала о «Гермес»?

Я кивнула, и тень облегчения пробежала по лицу Элайзы:

— Да, конечно. Мой дядя носит только их галстуки.

— Так вот, гораздо важнее их галстуков — сумки от «Гермес». Первым фантастическим хитом «Гермес» стали сумки «Келли», названные в честь Грейс Келли, когда та начала их носить. Но по-настоящему большая и в тысячу раз более престижная сумка — это их «Биркин».

Элайза выжидающе смотрела на меня, и я пробормотала:

— Очень красивая сумка. Прелестно выглядит. Элайза вздохнула:

— Да, этого не отнять. Вот эта, наверное, стоит двадцать «косых». И вполне заслуженно.

Я поперхнулась кофе:

— Так дорого? Шутишь! Не может быть! За дамскую сумку?!

— Это не просто дамская сумка, Бетт, это стиль жизни. Я бы немедленно заплатила все до цента, если бы смогла достать такую.

— Не могу представить, что люди стоят в очередь, лишь бы столько выложить за сумку.

В свою защиту могу лишь сказать, что в тот момент это казалось чрезвычайно логичным. Я не могла знать, какую глупость ляпнула, но, к счастью, Элайза меня немедленно просветила:

— Господи, Бетт, ты и вправду не догоняешь. Не знала, что на планете остался кто-нибудь, кто хотя бы не записался в очередь на «Биркин». Сделай это немедленно, и, может быть, однажды ты сможешь подарить ее своей дочери.

— Моей дочери? Сумку за двадцать тысяч?! Смеешься или шутишь?

Элайза, видимо, вконец сраженная тщетностью усилий, застонала, словно от сильной боли:

— Нет, нет, нет, ты не просекаешь. Это не просто сумка, это стиль жизни. Декларация личности. Свидетельство о положении в обществе. Это то, ради чего стоит жить!

Я засмеялась — так это было мелодраматично. Элайза резко выпрямилась:

— У меня была подруга, впавшая в жуткую депрессию после смерти горячо любимой бабушки, да еще бойфренд ее бросил после трех лет совместной жизни. Подруга перестала есть, спать, не могла заставить себя подняться с постели. Ее уволили, потому что она перестала ходить на работу. Под глазами у нее появились огромные мешки. Подруга отказалась от общения с внешним миром, не отвечала на телефонные звонки, а когда я, наконец, попала к ней домой, спустя несколько месяцев, по секрету призналась, что подумывала о самоубийстве.

— Какой ужас, — пробормотала я, пытаясь успевать за резко меняющейся темой разговора.

— Да, ужасно. И знаешь, что вернуло ее к жизни? По дороге к ней я заехала в магазин «Гермес», спросила о новостях, и знаешь что? Я смогла сказать подруге, что от собственной «Биркин» ее отделяют каких-то восемнадцать месяцев. Можешь в это поверить? Восемнадцать месяцев!

— И что она?

— А как ты думаешь? Пришла в восторг. Последний раз, когда она отмечалась, ей оставалось ждать пять лет, но в «Гермес» обучили новую команду мастеров, и благодаря этому ее очередь подойдет через полтора года. В ту же минуту подруга побежала в душ и согласилась пойти со мной на ленч. Это было шесть месяцев назад. Она вернулась на работу и нашла нового дружка. Разве непонятно? «Биркин» дала ей стимул жить! Невозможно покончить с собой, когда ты так близко от… Это просто не тот случай.

Настала моя очередь пристально рассматривать Элайзу, чтобы понять, разыгрывают меня или нет. Оказалось, нет. Рассказывая историю, Элайза сияла, словно сумка и ее вернула к нормальной жизни. Я поблагодарила за просвещение насчет сущности «Биркин» и задумалась, во что я ввязалась, — видимо, аукнулась работа в инвестиционном отделе банка. Мне и, правда, предстояло многому научиться.

Было полвосьмого вечера, четвертый день моей работы на «Келли и компанию» в качестве пати-планнера 63.

Когда я возвращалась домой, на газетном лотке возле дома оставался единственный экземпляр «Нью-Йорк дейли ньюс», и я невольно задалась вопросом, кто, черт побери, раскупает такую муру. Читая «Волю народа» 64с тех пор, как научилась грамоте, я никогда не подписывалась ни на одну из газет. Конечно, я ни разу не намекнула дяде, что колонка, много лет остававшаяся прекрасным, презирающим условности обзором модных заведений, бомонда и светских событий в Нью-Йорке, давно заросла, как бурьяном, своенравной проконсервативной демагогией по поводу каждой «социальной трагедии», обрушившейся на любимый Уиллом город, однако молчать становилось все труднее.

— Бетт, статья сегодня отличная, если уж я это говорю! — с пьяной убежденностью сообщил швейцар Симус, открывая мне дверь. — Твой дядюшка бьет не в бровь, а в глаз!

— Что, хорошая? Я еще не читала, — отрывисто бросила я, прибавив шагу, как человек, всячески старающийся избежать разговора.

— Хорошая? Да она фантастическая! Наконец-то человек с понятием! Тот, кто способен хотя бы немного подколоть Хиллари Клинтон, — мой друг! Я считал себя единственным человеком в городе, голосовавшим за Джорджа Би, но после статьи твоего дяди начал понимать, что это не так.

— А-а. Наверное, так и есть. — Я, не останавливаясь, прошла к лифту, но Симус не отставал.

— А он, случайно, не собирается в ближайшее время тебя навестить? Хочу лично сказать ему, как сильно я…

— Обязательно сообщу, если что, — пообещала я, и дверцы лифта наконец-то скрыли от меня дядюшку Симуса. Я лишь головой покачала, припомнив единственный визит Уилла ко мне домой. Тогда Симус лез из кожи вон, стараясь услужить, стоило ему узнать имя визитера. Мне становится не по себе при мысли, что Симус — яркий представитель целевой аудитории моего родного дядюшки.

Миллингтон чуть не в конвульсиях билась от радости, когда я открыла дверь. Она была возбуждена больше, чем обычно, потому что я вернулась поздно. Бедняжка Миллингтон, не видать тебе сегодня прогулки, подумала я, небрежно потрепав ее по головке и устраиваясь читать последний выпуск уилловской болтовни. Миллингтон сбегала пописать на специальную подушку, догадавшись, что сегодня ее из квартиры не выведут, и запрыгнула мне на грудь, решив почитать вместе с хозяйкой.

Не успела я открыть папку с рекламными листовками доставки еды, как сотовый завибрировал и пополз ко мне через кофейный столик, словно заводная игрушка. Я поколебалась, стоит ли отвечать. Мобильный телефон мне выдали в компании, и, подобно сотовым моих коллег, он не остывал. Последние четыре вечера я провела в городе, посещая организованные компанией мероприятия, и по пятам ходила за Келли, державшей под контролем решительно все. Она консультировала клиентов, подгоняла медлительных официантов, принимала ВИП-гостей и формировала допуск представителей прессы. Выматывалась я сильнее, чем в банке: днем — работа в офисе, вечером — работа вне офиса, однако в компании было полно красивых молодых людей, и если уж посвящать работе по пятнадцать часов в сутки, предпочитаю ди-джеев и коктейли с шампанским возне с портфелями ценных бумаг.