Ирина Кисельгоф - Пасодобль — танец парный

Я молчала, и он запнулся. Его глаза снова стали газельими перед тем, как в них выстрелит объектив фотокамеры.

— Зря? — спросил он и засунул руки в карманы. Он попал в карманы не с первого раза.

— Гордиев узел нужно рубить с размаха, — сказала я. — Не раздумывая. Если не так, то зря.

Он смотрел на меня, а я вспомнила желтые лепестки летящей юбки-подсолнуха. Желтый цвет излучал тепло, приближая человека к человеку. До острой боли в груди. До красного ветвящегося дерева кровеносных сосудов. В моем красном ветвящемся дереве стремительно понеслась кровь, врастая в чужое тело всеми своими веточками. До самых мельчайших капилляров. И в мое сердце стремительно врастали чужие сосуды, оплетая его, как флягу. До мощных корней в горлышке моей аорты.

Я даже не помню, как он ко мне подошел. Я увидела его глаза. Они были совсем близко. Их радужка топорщилась шерстью цвета темно-коричневой бычьей шкуры. И посередине — прикрытый роговицей черный колодец, отсвечивающий на солнце сложенной в трубку газетой.

— Ты поедешь со мной на юг? — спросил он. — Только ты и я?

— Да, — не раздумывая, согласилась я.

Он улыбнулся, и во мне снова тренькнула туго натянутая тетива.

Ваня коллекционировал монеты. Часть досталась ему от отца Монеты покоились в тряпичных патронташах. Ваня свертывал их пулеметной лентой. Он был на них помешан, как и отец. Все монеты имели историю. От пращуров до наших дней. Он скользил по ним пальцами нежно и бережно. Как по живым существам. И рассказывал все их тайны, как заговорщик.

— Время захоронило их под собой, чтобы мы не нашли его зубы, — говорил он.

Я слушала и не могла наслушаться. У Вани был редкий дар рассказчика. Я уносилась вместе с его словами в далекое прошлое. Но оно почему-то всегда было мрачным, жестоким, кровавым. Все монеты перекочевали в его дом, выпав из руин скончавшихся цивилизаций. Их уже было не вернуть. Это было и странно, и зыбко, и тревожно. Совсем не так, как я привыкла.

— Там будет пыльно и жарко, — предупредил меня Ваня. — Мы будем искать. Долго. Мне придется копать, а тебе ждать на жаре. А все может быть зря. Мы можем ничего не найти.

Я загадочно улыбнулась. Он вытаращил на меня глаза. Если бы он знал моего отца!

— Ты черный археолог? — уточнила я из любопытства.

— Не то чтобы, — ответил он. — Вообще-то я охочусь за монетами. Так интереснее.

— Расхититель гробниц! — засмеялась я. Он тоже.

Это было то, что мне нужно. Я тоже любила охоту. Любую.

Мне пришлось знакомить его с родителями, без их позволения меня бы не отпустили. Был только один казус папа до сих пор оставался не в курсе моей личной жизни. Я уже знала, что нужно делать с мальчиками, чтобы путешествовать с ними наедине. Мы с мамой решили объединиться. Она провела с папой подготовительную беседу. Без особых подробностей. Только о Ване.

— Арсеньев, — отец пожал протянутую руку.

— Иван. Ясенев.

Они уселись напротив друг друга. У меня возникло ощущение дежавю. Матадор и бык. С чего это?

— Чем вы занимаетесь, Иван? — спросила мама.

— Он коллекционирует монеты! — воскликнула я. — Всякие! Расскажи.

— В какой валюте предпочитаете? — усмехнулся папа.

— В разной. — Ваня уперся взглядом в стол.

— Ваня, расскажи! О монетных чеканах. О монетариях. Это так интересно! Вы даже не представляете!

— Давайте о чеканах позже. Вы давно знаете Таню? Нет. Спрошу проще. Вы знали ее за месяц до нашего с вами знакомства?

— Да.

— К чему это? — ощетинилась мама.

Папа не отреагировал на ее тон, хотя он за маму горой всегда.

— Хорошо. Упростим задачу. Если вы знали мою дочь за месяц, значит, должны были с ней общаться. Хотя бы время от времени. Мне интересно, что же случилось в конце июня? Мне это действительно интересно. — Отец внезапно перегнулся через стол к Ване. — На моей дочери лица не было, когда она вернулась домой. Вы имеете к этому касательство?

— Нет! — хором ответили мы с мамой. Недружественно. Очень!

— Да, — ответил Ваня.

Мой отец откинулся на спинку стула и вытянул ноги.

— Что я должен вам ответить? Как считаете?

У меня на глазах закипели слезы. Папа считает слезы признаком слабости. Но что я могла поделать? Радислав успел поработать на двух фронтах. Успешно.

Папа взглянул мне в лицо и отвернулся.

— Я не знаю, — ответил ему Ваня. — Что я должен сделать?

— Сделать? Иногда людей учат плавать, бросив в воду. Выплывет — молодец. Не выплывет — пластмассовый венок. Я должен идти. Уже опаздываю. Вас об этом предупредили?

Ваня кивнул.

— Да. Мне Таня сказала, — он ответил еле слышно. Отец усмехнулся и вышел.

— Спасибо, — сказала я в спину отцу.

Вечером я услышала разговор родителей в их спальне.

— Ты что, ревнуешь дочь? — спросила мама. — Рано или поздно она все равно перестанет быть только твоей.

— Кто, кроме меня, может ее защитить? Посторонний мужик?!

Я рванула дверь и закричала:

— Он не посторонний! Он лучше всех! Лучше!

Я кричала, кричала, потом устала кричать и заплакала на глазах у папы.

— Поезжайте, — махнул рукой папа. — Надеюсь, голова на плечах у тебя сохранилась.

У него был недовольный голос. У него было недовольное лицо. Его губы сжались тонкой ниткой, глаза сузились до щелей. Но это была моя победа. Папу трудно сдвинуть с его особого мнения. Невозможно. Никому. А я победила! Это была моя маленькая победа. Великолепно! Распрекрасно! В высшей степени превосходно!

— Мы едем, — сказала я Ване. — Папа благословил!

— Меня тоже? — смущенно рассмеялся Ваня.

— Тоже, — легко сказала я.

Я собиралась ехать в путешествие с человеком, которого совсем не знала. Он меня позвал, я ему доверилась. Легко. Разве я знала, что мне придется полностью измениться? Ничего не знала. Поехала за другом милым. И стала другой. Совсем.

Ваня вытаращил глаза, увидев мою боевую экипировку. На мне не было каски и одежд цвета хаки, но содержимое рюкзака представлялось мне весьма полезным. Я не взяла только ружье, даже при наличии разрешения на оружие могла приключиться какая-нибудь канитель с органами правопорядка. А звонить папе… Лучше не надо.

— Зачем все это? — рассмеялся Ваня.

— А как же пустыня, горы и ни одного человека в радиусе ста километров? — удивилась я. — Насочинял?

— Нет. Но я без этого как-то обходился. Раньше.

— Ну и обойдемся, — великодушно сказала я и бросила в багажник рюкзак. Привычно.

Я умыкнула у папы кучу всякой дребедени, а, оказывается, она не нужна. Не нужна так не нужна. Ничего страшного. Мы без этой дребедени сами прекрасно раньше обходились. Я улыбнулась, вспомнив Ванины вытаращенные глаза. Впечатление я произвела. Это точно. Индиана Джонс отдыхал. Я девушка на понтах. Болезнь у меня такая. Слабость. Всем женщинам дозволена какая-нибудь слабость. Вот женщины себе ее и дозволяют. Остальные отдыхают.