Ирина Кисельгоф - Пасодобль — танец парный

— Маришка, я купила билеты на «Синюю птицу». Идем в воскресенье. Втроем. Я, ты и папа.

— Не хочу, — легко ответил ребенок.

— Да. А что ты хочешь?

— Папа придумает, я скажу.

Папа придумал, и они ушли гулять. Вдвоем. А я поехала сдавать билеты.

— Мариш, почему вы не пригласили меня? — спросила я. — Мне так хотелось быть вместе с вами.

— Не знаю… — протянула она.

Моему ребенку было неловко. Меня забыли, а ответ держать ей. Ей было неуютно. И все.

— Хочешь, я брошу учебу? Буду всегда с тобой? Хочешь? — спросила я, и сердце мое забилось как сумасшедшее.

— Не знаю, — она пожала плечами. Вскользь. Равнодушно. Никак.

Вот так я все поняла. И учеба в институте потеряла всякий смысл. Мне незачем было надрываться. Счастливые дома остаются несбыточной мечтой. Нелепой, детской причудой. Почему меня это так тронуло? Почему нет сердцу покоя? Ведь я никогда не считала себя фантазеркой. Несбыточные мечты придуманы для несчастных. Им тащить этот груз, если сдаться. И я решила не сдаваться. Продолжить учебу. Так будет правильнее. Так я дам своей дочке то, что обещала. И обещание сдержу, чего бы мне это ни стоило. Придет время, и она все поймет. Обязательно.

Я успокаивала себя. Все должно быть хорошо. Все наладится. И сама себе не верила. Мне нужно было бросить учебу. Нужно. Но сдаваться я не хотела и не умела. Не приучена! Последнее слово должно было оставаться за мной. Слово я сдержала, а сердце лишилось покоя. Совсем. Я вновь сделала все не так, и мне опостылела учеба. Я волочила ее за собой, как гирю, в будущее, которого не было. Зачем будущее, если в нем нет никого, кроме тебя? Меня снова мучили депрессия и бессонница, оставляя синяки под глазами. Но я сама так решила.

Я готовилась к первой сессии ночами. Мне не надо было ходить на занятия, мне хотелось больше возиться с Маришкой. Я засыпала над учебниками, посылая экзамены к черту. Ребенок был важнее, а ребенок со мной скучал. Я винила мужа. Ненавидела. Так было легче. Мне.

Я уронила голову на раскрытый учебник и уперлась взглядом в вереницы черных печатных жуков.

«…деловые партнеры, а также организации, в контроле которых они либо участвуют, либо имеют финансовый интерес, не должны, принимать участия в отборе или администрировании контрактов, других выплат, сделок…»

«Участвуют, принимают участие». Господи, какая чушь! Зачем мне это? Кто вообще знает, что такое конфликт интересов? Не в бизнесе, а в жизни? В жизни обе стороны принимают участие и имеют общий интерес. За одним исключением Общий интерес их не объединяет, а разделяет. Пропасть так глубока, намерения так темны, что партнер превращается в офшорный икс. Я не узнала мужа в далекой стране, не поняла после замужества, не узнавала и сейчас. Он оказался вещью в себе. Всегда разный. С одной-единственной определенностью. Твердыми, крепко сжатыми, запертыми на щеколду губами. Не такими, как у всех. Я хорошо это помнила.

Он всегда читал за столом, я смеялась. Раньше. Он часто промахивался вилкой мимо тарелки. За это я его простила. За то, что смеялась. А хотела я другого. Смотреть, как он ест, подперев свой подбородок кулаками. И видеть, как ему нравится, что я на него смотрю. Как привыкла дома. Как мечтала. Раньше прощала, теперь нет. Кулаки и подбородок у меня были, а мужчины, на которого можно смотреть всю жизнь, не оказалось. Не оказалось! У меня закипели слезы на глазах. Меня обманули! Развели! Бросили подыхать! Одну! Совсем одну! Господи, как же я его ненавижу! Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу!

— Таня.

Я сжалась от неожиданности. Пригнула голову. Спрятала глаза в груде печатных, воняющих книжной пылью черных жуков.

— Я хотел поговорить… Давно хотел сказать… — Его голос мялся и комкался.

Я не узнала его голос Мне вдруг стало страшно. Так страшно, что я заледенела, застыла. И тогда я поняла. Все. Конец.

— Конец, — сами сказали мои губы. И меня сжало, скрутило в тугой комок.

— Так продолжаться не может. Я хочу знать. Мне нужно знать… — Он запнулся и закончил скороговоркой: — Ты со мной?

— Со мной? — повторила я. Не веря.

— Ты со мной? — переспросил он.

Меня бросило в жар. Швырнуло в воздушную яму и закрутило. До тошноты.

— А ты? — еле слышно спросила я груду черных жуков. — Ты со мной?!

Не знаю, слышал ли он меня.

— Мне трудно. Трудно одному…

Я развернулась. В полумраке комнаты стоял нордический человек с идеальным, долихоцефалическим черепом. Нордический человек смотрел мне в лицо, а я не видела выражения его глаз. Оно пряталось в тени.

— Мне никто не нужен. Кроме тебя. — Его губы дрогнули. Чуть заметно. В тени.

Я смотрела на него во все глаза. Так неожиданно, так внезапно. Я этого не ждала. Совсем не ждала. Во мне раскручивалась тугая пружина от животного страха до странной, безумной эйфории.

— Ты будешь со мной? — спросил нордический человек в семейных трусах, купленных мной. Нордический человек предлагал мне начать все сначала. Нордический человек в семейных трусах! Купленных мной! Купленных мной! И меня отпустило. Выстрелило пружиной. Я расхохоталась. Во все горло. Просто закатилась от смеха.

— Эклектично! — хохотала я. — Чересчур! Эклектично! Эклектично! Эклектично!

Я визжала от смеха, как бешеная фаланга. До конвульсий, до колик, до слез. Я даже не видела, как он ушел. У меня была истерика. Самая настоящая. Я успокоилась еле-еле. С трудом. И тогда поняла, что он ушел от меня. Навсегда. Теперь уже навсегда.

— Все. Конец, — сказала я. И снова захохотала. До визга, до слез.

Я этого не ждала. Действительно, не ждала. Я стала безумной в моей безумной семейной жизни. Я хотела этого больше всего на свете, и я упустила единственный шанс. Раз — и нет! Нет! Все кончено. И со мной, и с моей безумной семейной жизнью. И это было смешно. Смешно! Смешно! Смешно! До слез. Горьких, отчаянных, безудержных слез.

Я не спала всю ночь. Я дождалась, когда он выйдет из своей комнаты, и взяла его за руку. Он тоже не спал всю ночь. Это легко можно прочесть по глазам. Проще простого. Мы смотрели друг другу в глаза. И я прочитала. Легко. Он меня не простит. На что я надеялась?

— Я смеялась над собой. У меня была истерика. Правда. Я не ждала… Не уходи. Прошу… — сказала я. Безнадежно. Заранее зная ответ.

Он осторожно убрал мою руку и прошел мимо.

— Прошу тебя! — Я зарыдала. Отчаянно. До судорог.

Он ушел, не простившись и не простив.

Все действительно было кончено. Я хорошо узнала моего мужа. Очень хорошо. Они с моим отцом были похожи. Во всем. Жестко обрубали концы.

Я не поняла, что выиграла эту терцию. Всухую. И проиграла всухую. Ничего я не поняла. В семейной корриде сначала убивают чувства, а затем убивают себя.

С тех пор мой муж говорил мне только «да» и «нет». Если бы я была на его месте, я поступила бы так же. Но и я его не простила. В моих глазах тоже легко можно было прочитать: «Люблю. Видишь? Люблю».