Елена Колина - Предпоследняя правда

— Жидовка!

Наверное, даже внезапно свалившийся с потолка пришелец из космоса не вызвал бы такого ошеломления. Никто не взглянул на своих соседей, — не послышалось ли, никто не улыбнулся неловко, и гости, и хозяева обомлели, замерли, затаили дыхание, настолько противоестественно это прозвучало — в ЭТОМ доме, за ЭТИМ столом! В этом доме, за этим столом не удивились бы ничему, ни обидному спору, ни матерному словечку, ни даже пьяному бешенству — всякое бывало. Но «жидовка»?..

— Кто я? — удивленным шепотом переспросила Таня.

— Жидовка! — еще раз в полной тишине яростно выплюнула Нина.

В следующую секунду, резко проехавшись по полу, шаркнули стулья, со стола со звоном полетела посуда, — Таня бросилась на Нину, не разбирая, где у этой ненавистной девчонки лицо, где волосы, она уже не помнила больше о приличиях, о том, что взрослые люди разрешают конфликты словами, она уже не помнила себя. Если бы в этот момент ее спросили, чего она хочет, она бы прорычала яростно «хочу ее разорвать».

Девочки, сцепившиеся в клубок, катались по полу. Таня горячо, но неловко молотила Нину по спине, по плечам, Нина дралась зло и умело, как дерутся, желая унизить врага, стараясь сильно не повредить, но подмять под себя. Высокая Таня быстро оказалась под маленькой Ниной, и Нина, одной рукой прижимая ее к полу, другой пыталась разодрать ее свитер от горла до пояса.

Дети отреагировали на эту дикую сцену быстрей, чем взрослые. Взрослые еще не успели опомниться, броситься разнимать, сидели, как в театре, а Алена уже билась над ними, старалась войти в их объятие, стать третьей. Но Нина вцепилась в Танины плечи так сильно, что Алене оставалось только пытаться отодрать ее от Тани, как злобное животное, — она и пыталась схватить Нину за воротник платья и вытянуть, как за поводок в собачьей драке, но безуспешно.

— С ума сошли, совсем свихнулись, — бормотал Виталик, в ногах которого валялся и выл клубок.

— Мама говорит, нельзя вмешиваться в уличные драки, но мы ведь не на улице, — раздумчиво произнес Лева. Медленно прошествовал к клубку — как будто единственный живой посреди заколдованных замерших фигур — и вылил на клубок последовательно графин с морсом, бутылку шампанского и, помедлив, добавил бутылку красного вина. Как ни странно, этот алкогольный душ помог, — клубок, отряхиваясь и постанывая, прощально взвыл, зашипел, как утюг, на который брызнули водой, затих и распался на отдельных девочек.

Лева и Алена развели Таню и Нину в разные стороны, и тут, опомнившись, подскочил Виталик, разыграл рефери на ринге: скомандовал «бокс!», «стоп!», «снимаю очко» и поднял вверх руку «победителя», вдруг обмякшей, как кукла, Нины.

Все это — «жидовка», драка, алкогольный душ и мимическая сценка «боксерский бой» — длилось всего несколько минут, и гости все еще ошеломленно молчали.

— …Она сказала «жидовка»? — на весь стол спросил театральный критик Айзенберг, он был глуховат или просто опешил от слова, невозможного в этом доме.

Дети подрались — это ерунда, даже забавно. Но это было… НЕ забавно, это было по-настоящему неловко.

Дело, конечно, не в том, что среди гостей были заслуженный деятель культуры Варшавский, композитор Голдштейн, кинорежиссер Малкин, искусствовед Брагинский, и Фридман, никто, просто всеобщий друг… Дело было совсем не в этом. «Какая гадость, позор, как можно в доме Ростовых…» — перешептывались гости.

Светлана поднялась со своего места, мигнула стоящей в дверях домработнице — забери детей. Но та уже и сама дергала Таню сзади за юбку, ворчала: «Ну, Танька, пришла нарядная, а домой вернешься, исцарапанная в кровь… пойдем, я тебя йодом помажу».

— Откуда в моем доме это чучело? — указывая на Нину, спросила Светлана, громко, во весь оперный голос, как восклицала в роли Лауры, обращаясь к Дону Карлосу: «Ты с ума сошел? Да я сейчас велю тебя зарезать моим слугам, хоть ты испанский гранд!» И, не дожидаясь ответа, повторила: — Откуда в моем доме это чучело?

— Светлана, не нужно, не обостряй, это же дети… Девочка, дорогой мой цветок будущего, зачем же ты так… — шутливо начал Вадим и вдруг, решительно бросив шутить, свирепо заорал: — Ладно, к черту!.. Я спрашиваю: откуда в моем доме это чучело?!

Вадим Ростов никогда не повышал голос — никогда. И оттого, наверное, это вышло так страшно, что каждый из гостей на секунду в ответ заполошно вскинулся: «Не я ли привел это чучело? Нет, слава богу, не я».

И тут подняла руку Алена, как на уроке.

— Это мы. Мы привели это чучело… — смущенно произнесла Алена.

Ариша смотрела на нее, чуть не плача, — бедная Алена, ей страшно, она побледнела, закусила губу. Алена знает, что невозможно красивая и выглядит старше своих лет, но отвечать перед таким собранием — легче умереть на месте.

— Простите, — тихо сказала Алена.

Алена посмотрела на дверь — с надеждой, затем на Нину. Нина сидела с закрытыми глазами. «Как жук, который при виде опасности ложится на спину, притворяется, что умер», — с ненавистью подумала Алена.

— Ты, — брезгливо прошептала Алена, — посмотри на меня…

Нина открыла глаза, взглянула на нее… Алена вдруг резко отодвинула стул, вышла из-за стола и отчаянно, словно это было ее последнее слово, перед тем как сейчас, в эту минуту, ее лишат свободы, заключат под стражу, расстреляют, выкрикнула:

— Она не чучело! Она моя сестра! Она моя родная сестра, и нечего называть ее чучелом!

Развернулась, схватила Нину за плечо, выдернула из-за стола, вытянула Аришу, скомандовала «быстро домой!» и вывела их из комнаты, на пороге по очереди дав обеим пинка для скорости.

— Что ты как вареная макаронина, быстрей давай, быстрей! — раздался ее голос в коридоре, затем звук шлепка и удаляющийся топот.

— Кто эти лисички-сестрички? — громко спросил кто-то из гостей.

— Дочери первого секретаря райкома, — растерянно ответила Светлана.

Над столом повисло неловкое молчание, гости смотрели в стол, молчали, — да и что тут скажешь?

Вадим Ростов все еще стоял во главе стола. Как неловко, как все это неловко, — и слишком серьезно для ситуации, для нарядного стола, для праздничного оживления красивых остроумных людей, общего благостного настроения, хорошего застолья…

— Дочь секретаря райкома назвала нашу гостью жидовкой?.. — улыбнулся Вадим Ростов. — Ах, вот оно что… Оказывается, у нас тут не просто разгул бытового хамства, а ГОСУДАРСТВЕННЫЙ антисемитизм!

И после секундной паузы стол взорвался облегченным хохотом.

…Во дворе тоже смеялись.

Первой рассмеялась Алена, сразу за ней засмеялась Ариша, — она всегда плакала и смеялась второй, за Аленой. И даже Нина улыбнулась, так заразительно хохотала Алена, пригибаясь к земле и приговаривая: