Ирен Роздобудько - Амулет Паскаля

Я села на кровать и отдышалась. Разложила свою писанину. Раскрыла зеленый блокнот на середине… Впилась взглядом сначала в одно, потом в другое… Голова раскалывалась. Это была уже не голова, а яйцо, которое изнутри долбил цыпленок: цок-цок-цок. Сейчас развалится и из него появится монстр-мутант. Я заплакала. Море размывало строки — в одном и другом.

Одинаковые строки! С похожим наклоном, с загогулистой «а», с широким и незамкнутым «о», с кривой черточкой над «й»… Чтобы заметить это, не надо быть криминалистом!

Я перекатилась по кровати, и красные пятна от вина на моей накидке отпечатались по всей простыне. Я валялась как выпотрошенная рыба в собственной крови. И ничего, совсем ничего не могла понять.

Сколько это продолжалось? Час? Два?

Я еще раз полистала блокнот… Потом решительно встала, натянула старые джинсы, которые с трудом нашла под охапкой местных шмоток. Хорошо, что не выбросила футболку, в которой приехала. Я пыхтела, как поезд, набирающий скорость. Я больше не позволю издеваться над собой!

Видно, здесь все же установлены камеры наблюдения, и это милое шоу транслируется на весь мир. И то, как я стригу ногти, и… все такое прочее. С Иваном… А потом идет реклама: «Зубная паста „орал-би“ — лучшая в мире!»… Как остроумно! Ненавижу!

Я хлопнула дверью так, что за ней что-то упало. Возможно, соскользнул с окровавленной кровати тот зеленый блокнот… Или рыбьи кишки с бриллиантовым обручальным кольцом внутри.

Ненавижу!!!

Я рванула двери так, что они распахнулись и с обеих сторон ударились о стены. И замерла. Застыла на пороге в боевой стойке.

Мсье Паскаль сидел в кресле, закинув ногу на ногу.

Он был в смокинге.

В белой рубашке.

С черной бабочкой.

С лакированной тростью.

В черных лакированных туфлях.

Ну, вылитый Роберт де Ниро!

И смотрел на меня, высоко запрокинув голову.

Взглядом энтомолога.

Я смутилась. Даже ноги сами собой подкосились в глубоком реверансе. Нет, скорее всего — просто заболели и подкосились.

Мсье Паскаль улыбнулся.

— Ну? Что я говорил!

Тон был такой же — ироничный, весело-насмешливый — «наш», но я не смогла подыграть, как прежде.

— Мсье… — сказала я, приближаясь на дрожащих ногах. — Мсье Паскаль, я живу здесь почти год и за все вам очень благодарна. Но в последнее время…

Я хотела задать уйму вопросов, которые этот чертов цыпленок настучал в моей голове. Но он рассмеялся, перебивая меня:

— Год? Вы сказали — год!

— Год или полтора, какое это имеет значение!

— Восемь дней, дорогая моя, восемь дней! Это только девятый… И он подходит к концу… Все позади, госпожа Иголка, все позади…

«Конечно… — пронеслось в голове. — Конечно… Этот любезный господин хочет сказать, что я способна трахаться на второй день знакомства, хлестать виски — на третий, одновременно заводить и терять друзей — на четвертый, а мастерски писать — на седьмой?!!! Супер!»

— Теперь я должен вас отпустить.

— Но, мсье, я не сыграла в амулет!

— Вам не нужно играть. Я вам его просто подарю. На добрую память.

— То есть вы вот так, прямо сейчас хотите от меня избавиться?

— Нет. Но я вижу, что тут вы себя исчерпали. Недаром же вы сейчас пришли в дорожной одежде.

— О, мсье, я просто разозлилась. Извините. Я могу надеть любое из платьев! И матушкин фартук в придачу!

— Это неслучайно. Будем прислушиваться к знакам судьбы, госпожа Иголка…

У меня больше не было аргументов.

— Если так, то объясните мне все: про блокнот, про детские письма, про год, который длился «восемь дней». Вы же не хотите, чтобы я умерла от любопытства!

— Конечно… Конечно… — задумчиво пробормотал он. — Я все-все объясню. Минуты через три-четыре. А теперь у меня для вас сюрприз. Я уверен, что он вам понравится.

Мсье открыл дверь, и вошел Иван-Джон. Растерянный и печальный.

Дальше все понеслось таким галопом, что я только глотала воздух разинутым ртом. Ритм общения ускорился настолько, что я начала задыхаться.

— У вас есть три минуты! — решительно произнес мсье Паскаль.

Он не шутил. Мы это хорошо знали, пронаблюдав, как быстро испаряются другие гости: раз-два — и стулья пустые!

Мсье отошел в глубь комнаты.

Мы молчали.

— Мсье Паскаль, — наконец произнес Иван-Джон. — Я вас очень уважаю, ценю ваше внимание и фантазию, но… это уже переходит всякие границы.

— Две минуты! — не оборачиваясь, констатировал хозяин.

Я пожала плечами:

— Не возражай… Пожалуйста.

— Это твое окончательное решение? — спросил Иван-Джон.

— Да.

— Мы можем жить здесь… — заговорил он. — Я буду преподавать в школе… Ты уйдешь из этого дома (он гневно засопел в сторону хозяина)… Мы будем ходить в лес, в церковь… Помнишь…

— Одна!

— Да кто вы такой, черт возьми! — закричал Иван-Джон и хотел схватить меня за руку.

— Какие же вы, люди, эгоисты и эгоцентрики, — сказал мсье, подходя к нам. — Не разочаровывайте меня, Джон! Ваше время истекло. Прошу покинуть помещение. Две оставшиеся секунды вам не нужны! Все, что вы произносите, — не то. Не то…

Он сказал это так уверенно, что Иван-Джон отступил. Я знаю, он ждал моих слов. И не услышал. Я просто не могла говорить.

Хлопнула дверь…

В эти две секунды я успела бы сказать: «Я люблю тебя». И завтра мы пошли бы в наш лес…

Я осталась стоять посреди зала с немым вопросом в глазах.

— Запомните, госпожа Иголка: рождение и смерть — две тяжкие РАБОТЫ. Два сложных процесса в человеческой жизни, и горе тому, кто этого не понимает, относится как к фатуму или случайности. Запомните: это работа! Ее нужно выполнять достойно. Так, как это делают звери и птицы. А вы, голубушка, избрали слишком легкий путь. Он — не ваш. Я это сразу понял. Я дал вам отдохнуть — а теперь: вперед! Вы еще вспомните меня добрым словом. А если не вспомните, я не обижусь…

— Но почему я, почему я, Господи?..

— Это риторический вопрос! Его задают все без исключения — в горе и в радости. На него нет ответа…

Я опять начала задыхаться, голова кружилась, комната плыла перед глазами, силуэт в черном смокинге качался передо мной, раздваивался…

— Нет?..

— Нет. И не ищите его, как прежде не искали! Я сам не знаю.

Голос гудел во мне, как иерихонская труба, я напрягалась, чтобы различить звуки. Одновременно в голове снова зазвенели китайские колокольчики и стал проклевываться цыпленок…

— Мой выбор — случаен. Помните, что говорил Никола?..

…ола-ола-ола…

— Но знай: я смотрю на каждого и каждому отвечаю.

…аю-аю-аю…

— Как на те письма?.. — прошептала я, едва шевеля губами. Я уже ничего не видела в полной темноте. Видимо, он задернул шторы…

— Да. Стоит лишь иметь глаза и уши…