Андрей Кивинов - Петербург - нуар. Рассказы

Говорю об этом С., но его, видимо, больше занимают крупицы соли. И здесь разделение — он по другую сторону.

С яблоком происходит та же метаморфоза. Оно сочное, брызжущее сладковатым соком на стенки ротовой полости. Надкусывать, пережевывать его доставляет удовольствие, граничащее с экстазом.

— Вот-вот, ребятки. О чем я и говорю. Сейчас кислота разъест вам все мозги.

Хм, странно. Разъест мозги… Белая розетка. Фруктовый коктейль. Апельсиновый сок. Тесты Кизи.

«Барака» завершается сценой наскальной живописи, показанной в начале фильма. Замечаю:

— Похоже, режиссер снял еще один с Койяанискаци». Понял это и решил разбавить другими кадрами.

У Пушкина проявляется лицо. К. работает с вдохновением, периодически высовывая язык.

Половина шестого. За окном медленно светлеет небо. Скоро оно станет бирюзовым, приятный во всех отношениях цвет.

К. отвлекается от бюста и присаживается скручивать самокрутку.

— Это твоя девушка тебя провожала? Ну, когда мы подъехали, — спрашивает он.

— Да, это она.

К чему этот вопрос?

Шельма наелась и снова запрыгнула на диван, улеглась рядом с рукой, посмотрела укоряющим взглядом и вновь принялась за руку.

По кругу курим косяк. Какой он за сегодняшнюю ночь?

С. ставит видео «Jefferson Airplane» 1968 года Группа выступает на крыше здания. Судя по архитектуре, людям и такси — где-то в Нью-Йорке. Но что-то не так. Музыка чудо как хороша. Напоминает современный desert rock. Да даже круче! Нет, определенно здесь что-то не то.

— Смотри, как снято, — говорю. — Какие современные движения камерой!

Жду реакции, но, кажется, этого больше никто не замечает.

— У них и Бонэм на барабанах. Может, это сборное выступление. Или он заменил заболевшего барабанщика.

— Может, — только и отвечает С.

Смотрю на него, он полностью ушел в видео. Сидит прямо напротив монитора, подобрав под себя ноги.

Ну-ка ну-ка. Люди на видео будто вырезаны и вклеены. Они выходят на зрителя из экрана. Фон приклеен к стене, а музыканты — наоборот, свободно перемещаются в пространстве.

Вот и Полански за спинами музыкантов прошел. Так снято, будто мимоходом задет объективом камеры. А на самом деле вырезан и вклеен.

— Точно! Это современное видео, стилизованное под шестидесятые. Со всеми атрибутами того времени. Вон и Полански там. А музыка выдает — она с современным драйвом.

С. пожимает плечами.

Видео заканчивается.

— Ну надо же, — говорю.

Встаю, начинаю ходить по комнате.

— Видел там Поланского? Как круто сделали, а я уже было поверил. И Бонем за установкой. Типа, кто знает, тот поймет. Тонкий намек для своих. А ведь это всего за год до убийства Шэрон Тэйт Мэнсоном.

Перекрываю словесный фонтан. Останавливаюсь посреди комнаты, раскидываю руки и говорю:

— Вот скажи мне, как в таком состоянии можно кого-то убить?

Но стоило этой мысли прозвучать, идея убийства больше не кажется такой абсурдной. Внезапно возникает желание схватить нож и кого-нибудь зарезать. Но не от ненависти, скорее от любви. Нет, не так. От неодолимого желания показать этот мир своими глазами, но полного поражения в такой попытке.

Иду в туалет.

Здесь хорошо, уютно. Мягкая подсветка идет снизу, откуда-то из-за унитаза. Тростник на красных стенах. Застекленные трубы коммуникаций. Иероглиф.

Выхожу.

Верхний карман сумки, с которой пришел, открыт.

Вспоминаю, что доставал оттуда салфетку с кусочками сахара.

А ключи? Ключи же все время были здесь, в коридоре, в зеленой куртке «Adidas Original».

Растяпа! Бросаюсь к куртке, ощупываю карманы. Ключи на месте. Достаю. Стальной отблеск. Но ведь с них могли сделать оттиск, пока я сидел в комнате.

Так, спокойно. Главное сейчас — не выдать своих догадок. Надо как ни в чем не бывало вернуться в комнату, сесть и все хорошенько обдумать.

Так, а теперь думай. Ты сидел здесь, они пришли. Рыжий сразу не понравился. Глазки бегают. На что они живут? На музыку?

— С., на что те ребята живут? Рыжий, например.

С. медленно (слишком медленно!) поворачивается, лицо пунцовое. Что с ним? Боится чего-то?

— Ну, он сайт вот за ночь написал.

Неубедительно говорит. Врет? Или не знает просто?..

Так, хорошо. Потом они поднялись и пошли на выход.

Сколько они времени провели в коридоре, когда прощались? Достаточно, чтобы провернуть дело с ключами.

Надо спросить, куда они пошли. Ответ меня успокоит. Если они пошли писать музыку, то все ок. А если С. соврет, я сразу это замечу. Но тогда я раскрою их замысел. Они будут знать, что я знаю. Нет, так нельзя. Надо аккуратней.

Хорошо. Они сделали оттиски. Дальше что? Поехали ко мне домой! Там же никого, кроме сестры, а она совсем беспомощна. Они же наркоманы. Что Хантер Томпсон говорил? Можно повернуться спиной к человеку, но никогда к наркоману. Для них нет ничего святого, они ничем не побрезгают.

Чтобы хоть как-то унять дрожь, иду в ванную. Умываю лицо. Проходит К.

— Ну как, помогает? Меня обычно успокаивает.

Успокаивает? Значит, он знает что-то, что должно меня взволновать.

Вода действительно приятная, бархатная.

Возвращаюсь в комнату. Начинаю расхаживать по ней.

Замечаю, рядом с «Портретом Дориана Грея» нет пистолета.

К. отдал ствол этим двум наркоманам. Он выводил его из строя, чтобы те что-нибудь не выкинули. А сейчас они у меня дома с пистолетом и моей сестрой…

Высота потолка. К. спрашивал про высоту потолка. Они хотят проникнуть через окно. Конечно же! У них все спланировано. Там же везде камеры. Они заранее подготовились. А высота потолка им нужна, чтобы не ошибиться квартирами.

Надо срочно позвонить сестре. Половина седьмого. Дождусь семи и позвоню ей, разбужу на работу.

А вопросы о М., моей подруге? Они ее хотят похитить. Или изнасиловать? Изнасиловать. Боже, как я сразу не догадался. Они хотят ею обладать. Там терлись какие-то типы возле места, где меня подобрали. Стоп. Она ведь написала, как только дошла до дома. Но ведь ее могли заставить. Они хотят отобрать у меня все разом.

Все это шутовство с кислотой, амфетаминами и гашишем служит одной цели — одурманить меня. Отключить мозги, чтобы я не мог соображать.

Вот и С. сидит хмурый. Он точно знает правду, оттого и не смотрит мне в глаза.

— С., все в порядке?

— Да-да, все хорошо.

Не верю. Неужели и ты, Брут? Ты впутан в это дело. Ну конечно! Почему я только сейчас до этого дошел? Его заставили. Только он один знает, где я живу. Он знает все обо мне. Не доверяй никому. Ему ведь тоже нужны деньги. Он не работает, а мать, наверное, больше не присылает денег. Стоп! Он же недавно у меня просил тысячи две-три в долг. И ты, Брут!

Ладно К. Его еще можно понять, я ему никто. Но ты! Я тебе доверял, мы с тобой вместе в Сибири месяц отжили.

И Шельма. Она ведь так смотрела, будто хотела сказать: «Эх ты! Прошляпил ты свое счастье. Как тебя просто надуть». Говорят, собаки обладают особым чутьем на такие вещи. И лижет она руку неспроста.