Андрей Шляхов - Доктор Данилов в сельской больнице

— Давай на «ты». — Данилову было все равно.

— Нехорошо, конечно, вышло. Но я ведь не на пустом месте завелся, у меня были причины…

— Сергей Анатольевич, я не главный врач, чтобы решать, кто и что должен делать, и не батюшка, чтобы грехи отпускать. Мне можно ничего не объяснять, даже и не нужно.

— Дело в том, что она собирается писать в прокуратуру…

— Ее право.

— …и вопит, что у нее есть свидетель — ты. Понимаешь?

— Понимаю.

Бутаков подождал, не скажет ли Данилов еще чего-нибудь, но не дождался и встал.

— Ты уж не топи своих, — попросил он. — В одном же котле варимся. Сегодня — я, завтра — ты.

— Со мной ничего подобного произойти не может. — Данилову не нравилось, когда его пугали или хотя бы делали многозначительные намеки подобного рода. — У меня принципиально иное отношение к людям.

— Рад за тебя. — Лицо Бутакова не выражало никакой радости, скорее обиду. — Ладно, я пойду.

«Если бы не угроза жалобы, то ты бы и не пришел, — неприязненно подумал Данилов, глядя на оторвавшийся с одного конца хлястик бутаковского халата. — Ладно, пришел и пришел. А теперь надо чуток расслабиться, пока есть такая возможность».

Подремать не удалось.

— Владимир Александрович, к вам пришла Мартыничева, — доложил Тимошин. — В коридоре ждет.

— Мартыничева? — удивился Данилов.

Ею оказалась сегодняшняя знакомая: та самая, по выражению Бутакова, сорвавшаяся с цепи.

— У меня к вам серьезный разговор, доктор. Здесь можно или пройдем куда?

— Тут. К нам нельзя посторонним. Тогда уж давайте познакомимся. Я — Владимир Александрович.

— Тамара Семеновна, — назвалась женщина и замолчала.

— Говорите же, — поторопил ее Данилов, — а то меня в любой момент могут отвлечь.

— Я поблагодарить пришла. — На глаза женщины снова навернулись слезы. — Спасибо вам, Владимир Александрович, за помощь, а то эти сволочи грызлись бы там до тех пор, пока Сережа кровью не изошел…

«Сволочи», сказанное про коллег, неприятно царапнуло слух, но Данилов воздержался от замечаний, учитывая то, что пришлось пережить Тамаре Семеновне. Это должно быть очень ужасно, когда близкий человек нуждается в срочной помощи, а врачи не хотят ее оказывать. Данилов на секунду представил себя и Елену в подобной ситуации. Он бы на месте Мартыничевой не только бы выражался бы гораздо грубее, но и морды обоим бы набил.

— Я хотела спросить, вы вот сами как считаете — это нормально? Так должно быть?

— Разумеется, нет, Тамара Семеновна. Муж-то как себя чувствует?

— Спасибо, хорошо. В палату положили, пока сказали, что на два дня, а там видно будет. А я ведь к вам, Владимир Александрович, пришла не только спасибо сказать, но и за поддержкой.

Мартыничева просительно, даже немного заискивающе посмотрела в глаза Данилову.

— Я жаловаться собралась. — Голос Мартыничевой отвердел, и послышалась в нем некая отчаянная решимость исполнить задуманное. — Не столько из-за мужа, а потому что нельзя так. Даже с кошками нельзя, не то что с людьми…

На взгляд Данилова это сравнение здесь было лишним. Какая разница: человек, кошка или канарейка? Живое же существо, а ко всему живому надо относиться одинаково бережно и внимательно. Вот только комаров, мух, тараканов и крыс не включал Данилов в свою программу, отчего до истинного джайнистского (джайнизм — одна из наиболее известных религий Индии, требующая от своих последователей уважения ко всем без исключения формам жизни, ввиду чего ревностные джайнисты при ходьбе подметают перед собой землю, чтобы ненароком не наступить на какую-нибудь букашку, и пьют только фильтрованную воду, чтобы вместе с водой никого не проглотить) совершенного просветления было ему еще далеко. Впрочем, Данилов к нему и не стремился.

— Вы со мной согласны?

Данилов молча кивнул.

— Тогда поддержите меня, — попросила Мартыничева. — Подтвердите, что так все и было. Я напишу сегодня все, как было, дам дочери перепечатать и завтра принесу вам на подпись. Вы завтра до скольки на работе будете?

— Давайте сделаем так, Тамара Семеновна, — после небольшой паузы предложил Данилов. — Вы напишите, что обратились ко мне, как меня зовут — вы уже знаете, фамилия моя Данилов…

— Данилов, — повторила, запоминая, Тамара Семеновна.

— Если меня спросят, я расскажу все, как было, никого выгораживать не стану, но вот жалобу мне подписывать не хочется. Как-то вот…

— Почему? — искренне удивилась Мартыничева. — Я ж только правду… И еще я думала, вы посоветуете, как именно все изложить, чтобы убедительнее было.

— Трудно объяснить… — замялся Данилов.

— Но ведь вы же не такой, как они! Вы же сразу вмешались, и все пошло как надо! Почему вы не хотите подписывать? Боитесь, что вам станут мстить? Или правду говорят, что ворон ворону глаз не выклюет?!

— Я никого не боюсь, я же не отказываюсь подтвердить…

— Это вы сейчас так говорите чтобы отвязаться! А потом скажете, что я все выдумала! Эх вы, а еще…

«Клятву давали?» — подумал Данилов.

— …выглядите как хороший человек! А на самом деле такой же, как они! Тьфу!

Плюнула она не на халат Данилову, а на пол — пустячок, а не так обидно.

— Тамара Семеновна, может, вам успокаивающего?..

— Мне от вас ничего не надо! — выкрикнула Тамара Семеновна и убежала, сотрясаясь от рыданий и качаясь из стороны в сторону.

— Что такое? — из отделения выглянул встревоженный Калымов.

— Ничего особенного, — ответил Данилов, — просто нервы.

— А повод? — Как и положено будущему юристу, Калымов был въедлив.

— Я же говорил, что скрываюсь здесь от алиментов, — подумал Данилов. — Иногда меня находят и бывают эмоции.

Настроение у него испортилось. Идиотская, если разобраться, ситуация: помог людям и получил в награду плевок. Вроде как на пол, но на самом деле — в душу. И ведь он не отказывался, а непременно подтвердил бы, что стояли коллеги над нуждавшимся в срочной помощи пациентом и упоенно грызлись, ввиду чего пришлось призвать их к порядку посредством устного внушения. Но ставить свою подпись на жалобе — это как-то… неприемлемо, что ли. И не из соображений корпоративной этики (она единственная, общечеловеческая, а все остальное от лукавого), а просто потому, что невозможно. Одно дело — доложить о случившемся главному врачу или его заместителям, совсем другое — стать соавтором жалобы.

А если вникнуть, то какая разница в том, как и когда подтвердить правдивость написанного — подписью на жалобе или ответом на вопрос? В сущности, никакой. Почему бы тогда и не подписать? Потому что не годится врачу жаловаться вместе с родственниками на другого врача, пусть и обоснованно? Значит, все-таки «ворон ворону глаз не выклюет»…

Какой-нибудь гений психоанализа, восседающий в респектабельном, снизу доверху увешанном дипломами кабинете, расспросив Данилова, сумел бы авторитетно и убедительно разложить все по полочкам. Но во-первых, в Монаково не было психоаналитиков (вообще никаких), во-вторых, отлежав некоторое время в психиатрической клинике, Данилов зарекся иметь дело с психиатрами, психотерапевтами и психоаналитиками. Поэтому пришлось решать философскую проблему, беседуя с самим собой, а это не самый действенный метод.