Федор Московцев - Карибский кризис

Тут птицы полетели в обратную сторону.

— Ну и ну. Вау! Да, ребята, теперь вы выпендриваетесь. Думаю, я бы сделал так же на вашем месте.

Мы радостно наблюдали за непонятной жизнью природы, причем я приписывал птицам то, что обычно приписывали мне самому: что вся моя жизнь — весёлая прогулка, что я делаю то, что делаю, просто потому, что мне так хочется, в то время, как остальные стоят и наблюдают за мной, думая, что они делали бы то же самое, если бы оказались на моём месте.

Почти стемнело. Я заметил, что в баре под навесом горят фонарики. Голос Артура замедлился, он едва двигал челюстями.

— Ну так что с твоей религиозностью, Артур? — Горан жаждал дискуссии.

Артур не ответил. Прошли столетия, целые эпохи. Воздух, казалось, настолько загустел, что остаётся только моргать и покорно дожидаться разрядки. Наконец, Артур сказал:

— Всё нормально.

Я ощутил потребность сделаться самым ленивым ублюдком в мире. Как же было бы здорово жить на Кубе, тусоваться, как счастливый хиппи, пить ром, курить сигары, получать вдоволь телесного контакта со всеми женщинами, которые встречаются на пути; а в девяносто пять лет сидеть на автобусной остановке в одеяле — этакий человек-скво.

— Во что веришь ты? — настойчиво спросил Горан.

Артур шумно выдохнул:

— Я уверен, что всё сводится к простому правилу: будь крутым, и всё будет в порядке. Вот моя религия.

Ранним утром — не было ещё и пяти — я был разбужен звонком начальника горздравотдела Евгения Кармана. Без лишних предисловий он сказал, что бухгалтерия департамента по ошибке перечислила на расчетный счет Совинкома 24 миллиона рублей и просил незамедлительно возвратить деньги обратно.

Выбравшись из постели, я вышел на улицу, чтобы не будить Мариам.

— Понимаете, Евгений Владимирович… в данный момент это не представляется возможным…

Он нетерпеливо перебил:

— Так, ты мне скажи сразу: вернёшь мне деньги или мне уже звонить Иосифу Григорьевичу?

— Я на другом конце света, на Кубе. И при всём желании не могу подписать платёжку на возврат денег. Ни у кого, кроме меня, нет права подписи.

Помолчав, он сказал:

— Прошу прощения, мы тут все на нервах. Когда ты вернешься?

— Двадцатого вылет Гавана-Париж, на следующий день Париж-Петербург.

Карман был, как обычно, по-военному краток.

— Двадцать первого жду платёж.

Я был на двести процентов уверен, что после нашего разговора он позвонит святому Иосифу, чтобы пробить через таможенную службу, выезжал ли я за пределы России.

В девять утра, позавтракав в ресторане, я отправился в сувенирный магазин, расположенный на въезде в отель — чтобы купить маску, к которой уже давно присматривался. (я коллекционирую маски, у меня их более 50 штук, приобретенных в тех странах, где я побывал). Купив за $18 деревянную маску — стилизацию под искусство ацтеков, я вышел на улицу и собрался идти в бунгало, где меня ждала Мариам, но был остановлен телефонным звонком. Звонила Танина мама, Арина. Поздоровавшись, она спросила, куда может перезвонить на городской телефон, чтобы поговорить не по сотовому; я ответил, что нахожусь на другом континенте и лучше перезвоню сам. Она продиктовала незнакомый волгоградский номер, и через пару минут я уже звонил ей из бизнес-центра.

— Андрей… дело очень серьёзное, и Иосиф вполне может прослушивать мой… и твой мобильный телефон… поэтому… ты сейчас где? — доносился из трубки взволнованный голос Арины.

— На Кубе.

— Отдыхаешь значит…

— Да… корпоративная поездка, тут вся наша компания, производственная необходимость…

Окончание фразы было скомкано, я, осторожно подбирая слова, поинтересовался, всё ли в порядке у Тани.

Главную в мире коммуникационную трубу, — кабель, проложенный по дну Атлантики, — регулярно пучило от цифровой интоксикации. Хрипловатый голос Таниной мамы то и дело исчезал в цифровых ошметках непереваренного спама, пиратской музыки, снафф-муви и торрентов с детской порнографией. Связь с Волгоградом была отвратительная. На другом конце линии, в квартире подруги, Арина, прижимая трубку к уху, пыталась решить внезапно возникшую проблему.

— …Андрей, у нас проблемы… нет, с Таней всё в порядке, ей скоро рожать, но этот подозрительный Иосиф… хочет проверить отцовство…

Из её объяснения стало ясно, что втайне от Тани святой Иосиф договорился с врачами, чтобы у ребёнка взяли материал (кровь, слюна или эпителий внутренней поверхности щеки — буккальный эпителий), далее этот материал будет передан для исследования в лабораторию генетики КЦРМ. В ДНК ребенка будут выявлены те фрагменты, на которых «сидит» генетическая информация — локусы (locus — линейный участок хромосомы, занимаемый одним геном). Локусы, увеличенные в несколько миллионов раз, исследуют под микроскопом. Хромосомы, доставшиеся ребенку от отца, сравнят с генетическим материалом отца. Материал матери в этом случае не нужен.

Об этом Арине рассказал доброжелатель из роддома.

— Но есть возможность с кем-то договориться, предложить денег? — спросил я.

— …без вариантов, Андрей! — кричала Арина в трансатлантическую кишку. — Карман — бывший главврач Центрального роддома, где нам рожать, он знает всех и вся, к кому бы я ни обратилась, ему доложат в следующую минуту. Мы пропали! Может, у тебя есть знакомые — достаточно близкие, на которых можно положиться в этом деле?!

Неожиданно для самого себя я задал вопрос:

— А может не стоит этого делать? У нас с Таней произошло недоразумение, и сам бог послал нам возможность всё исправить. Мы будем вместе воспитывать нашего ребёнка, а святой Иосиф пускай тусует по бездорожью… и бездетности.

Её ответ, прошедший через телефонную мембрану, превратился в оптоволоконные сигналы, до неразличимости смешавшиеся с потоками цифрового шлака, мечущимися по дну Атлантики. Всё же, я смог разобрать:

— …даже не думай… ваша с Таней история окончательно закончена… существующее положение вещей оптимально для вас обоих… если у тебя осталась хотя бы капля… уважения к ней, помоги нам подделать результаты анализа ДНК! Чтобы Иосиф получил на руки положительный тест на отцовство!

Много раз, — независимо от того, происходило ли это дома или на работе, — я, не думая ни о чём, закрывал глаза, и вдруг из глубины моей памяти возникал образ Тани, я вспоминал наше с ней время, особенно последнюю поездку в Абхазию, и все мои тогдашние ощущения с прежней силой возвращались ко мне. Я видел снова зелёные озёра её глаз и чувствовал неповторимую прелесть её близости; вот и сейчас, после разговора с её матерью, я вспомнил наши с Таней времена и ощутил грусть, что наши отношения, в которых было ни с чем не сравнимое волшебство, ушли в прошлое.