Федор Московцев - Карибский кризис

Удивительно было, что так незаметно, так просто произошло то, чего сильнее любых потрясений опасался я — а именно подверг опасности своё положение на Экссоне, взяв из кассы деньги на спасение Совинкома. Страшно подумать, что будет, если я не верну эти деньги в срок.

И странным образом оказалось, что размер моего вклада в уставный фонд Экссона оказался равен сумме инвестиций, которую компаньоны внесли на Совинком. И получаемый мной на Экссоне доход сопоставим с прибылью Совинкома. И, так уж получилось, что все заработанные на Совинкоме деньги ушли моим компаньонам в виде процентов. Первоначальная задумка была, конечно, другая — что доход Совинкома вырастет в соответствии с инвестициями, но, как обычно, всё пошло не так, как задумано, компаньоны не пожелали разделить со мной все риски, а возжелали получать фиксированный процент, сроки запуска аптек приобрёли черты бесконечности, и произошло то, что произошло. А произошло то, что если бы я не работал на Экссоне, находился бы в Волгограде, контролировал бы всё сам, а не через этих хитрожопых управляющих, то сейчас бы зарабатывал даже больше, чем на Экссоне! Где я не контролирую ни одни мало-мальский серьёзный вопрос и в любой момент от меня могут избавиться без ущерба для общего дела. Владимир с Артуром могут сказать: мы акцептируем твою долю в нашей компании, а ты забирай нашу в своей. И — good bye my love good bye.

То, что они навязали мне сумму, эквивалентную моей доле на Экссоне — это далеко не случайно. Они посчитали свои интересы ущемленными оттого, что я имею дополнительный доход на стороне. И добились, чтобы я делился своими доходами. А если бы этого не произошло, то они бы нашли способ от меня избавиться, так как фактически я свою миссию выполнил и стал им на Экссоне не нужен. Между тем, каждый из моих компаньонов, так же как я, имел побочный доход, но они смогли себя так поставить, что я не вмешивался в их дела так, как это делали они. Я бы тоже делал, как они, просто мне до них далеко. Больше того, Артур с Владимиром продолжали получать откаты от производителей свинца; это началось ещё с тех времен, когда они работали на Фарида, и продолжалось до сих пор. И если в те времена, когда они находились в компании Базис-Степ, которая им не принадлежала, такое поведение было вполне оправдано, то сейчас, когда они являются равноправными соучредителями Экссона, это рассматривается совершенно иначе. Но я ничего не мог изменить, силы были слишком неравны. Мне было сложно противостоять компаньонам, так как они выступали против меня единым фронтом, а я был один. Всё, что мне оставалось — это лавировать, чтобы хотя бы сохранить статус-кво.

Мне была, как в шахматах, поставлена вилка. Осознав это, я почувствовал себя, как глупая рыба, запутавшаяся в сетях наглецов расчета.

Новый год коллектив Экссона неожиданно решил отмечать всем вместе, на квартире у Владимира. Меня уведомили об этом вечером 29 декабря, и я был поставлен в неловкое положение: за сутки до этого меня пригласил Ренат и получил согласие. Передо мной возник выбор: отказать щепетильному Ренату, или под благовидным предлогом не пойти на праздник к компаньонам. Выбрав второй вариант, я встретил неожиданное сопротивление со стороны своих друзей, видевшие в совместной встрече Нового года некое семейственное единение. Но я не мог отказать Ренату после того, как точно пообещал прийти к нему, он бы этого не понял и крепко бы обиделся. Он очень трепетно относится к таким условностям, как семейные торжества, тогда как Ансимовы и Быстровы, наоборот, всегда рассматривали это как ничего не значащую формальность, за всё время нашей совместной деятельности мы ни разу не отмечали праздники, в том числе дни рождения, «как полагается у людей» — то есть с пышным многочасовым застольем. Чисто символически чай и пирожные в офисе, посиделки не более чем на полчаса, и чисто символические подарки — сувениры, которые, как правило, оставались в офисе. И поэтому меня немало удивило упорство, с которым меня пытались уломать мои компаньоны. Я сказал им, что буду отмечать Новый год с родственниками — двоюродным братом (что было правдой) и родственниками моей жены (за последние два года в Петербург перебрались две её тётушки с семьями). Это не остановило моих друзей, и в новогоднюю ночь после полуночи они принялись названивать мне, требуя, чтобы я оставил тётушек на попечение дядюшек и срочно приехал к братве — к Владимиру на квартиру. Они так часто мне звонили, все по очереди, и так долго меня уговаривали, что у меня села батарейка телефона — и конечно же, на следующий день меня обвинили в том, что я специально отключил трубку.

Вот такое произошло недоразумение, и я, чуть ли не первый раз в жизни, начал рефлексировать: а не является ли случившееся дурным предзнаменованием?

Третьего января в Петербург приехала тёща — чтобы побыть с Аликом, пока мы с женой будем отдыхать на Кубе. Был холодный промозглый день. Температура воздуха была не ниже минус 10, но из-за ветра и сырости холод пробирал буквально до костей. Мы с Мариам встретили тёщу на Московском вокзале. Едва сойдя с поезда, она принялась отговаривать нас от поездки — 31 декабря в Волгограде умерла какая-то дальняя родственница, 1-го января её похоронили, тёща отправилась в поездку буквально с похорон. Она и не хотела ехать, но раз уж куплен билет, то надо. Пока мы ехали с вокзала до дома, она всё уговаривала нас отменить поездку. Очень совестливая и интеллигентная, она придавала большое значение таким вещам — по её мнению, мы должны немедленно выехать в Волгоград, сходить на кладбище, а потом еще отметить в кругу родственников 9 и 40 дней.

Мариам тактично поддакивала, мол, приму к сведению, рассчитывая, что мать сама прекратит этот разговор, но мы уже приехали на стоянку рядом с гостиницей Охта (это напротив нашего дома), а тёща всё продолжала напоминать нам про долг перед умершей. Мариам знала за матерью эту особенность — подолгу мусолить подобные темы и решила прекратить эту беседу, которая, на самом деле, уже начала утомлять. Она выпрыгнула из джипа, открыла перед матерью дверь и подала руку, чтобы помочь выбраться. Когда тёща спустилась на асфальт, Мариам сказала:

— Знаешь, мама, мы заплатили за путёвки больше шести тысяч долларов, и если за сутки до вылета мы откажемся от поездки, никто нам эти деньги не вернёт. На кладбище я съезжу с ближайшей оказией, когда поеду в Волгоград, скорее всего, не раньше лета.

И хлопнула дверью.

А через сутки мы с Мариам уже летели в самолете — навстречу морю и солнцу.