Владимир Березин - Свидетель

— Чаёк выходит, чаёк… — бормочет он. — Три стакана.

— Иои, — говорит Красный Пояс. — Киесобо дач.

Все замирают по стойке «смирно», сжав ступни.

Сайдзен, без выражения произносит детина и начинает садиться. Вслед за ним начинает садиться первый ряд, неловко подгибая ноги и устраивая ладони на бёдрах. Второй ряд садится вслед за первым, за вторым садится третий ряд, ряд Сидорова. Люди мерно, волнами опускаются за его спиной. Он слышит их кряхтенье.

— Мусо! — командует Красный Пояс.

Ученики опускают головы, начинают втягивать в себя воздух и с шумом выпускать его обратно. Сидоров старается смотреть, как и положено, в метре перед собой, но взгляд его всё время останавливается на грязной пятке соседа спереди.

Сидоров разглядывает ороговевшую кожу, прилипшую грязь на ней и грязно-жёлтые складки кимоно. Сенсей ходит между рядами и медленно говорит:

— Когда занимаешься каратэ-до, нельзя думать ни о чём, потому что в это время ты постигаешь путь всего живого. Узнать его невозможно, как невозможно и выразить его. Его можно только почувствовать. А для этого ваши сердца должны уснуть, потому что сердце — это орган мысли. Ты должен находиться в позе отрешённости, а лицо твоё должно выражать только ненависть и неотвратимость твоей победы. И тогда руки и ноги будут двигаться сами — легко и свободно.

— Мусо яме! Они так же, волнами, встают.

«Сейчас, — думает Сидоров, — сейчас начнётся».

«Поехали. Так. Удары вперёд. Раз-два, раз-два. Ич-ни, сан-си… Ещё ничего. Чу дан. Теперь в верхний уровень, в средний… Нижний. Верхний, средний, нижний. Раз-два-три. В кибо дач встали, стоим… Что у меня с ногами? Стопы, стопы параллельно! Ну, вот, теперь действительно началось. Рендзёки пошли. Раз — шаг назад, блок… Что там Илюша делает? Смотреть на него, смотреть… Агью ке, наверх! Теперь ногой, так! В укороченную стойку, учикоми… Три-четыре. Маваши, йоко… Кенсей, ору кенсей. Опять забыл. Уход, блок. Снова уход… Куда дальше? Блок… Маваши тетсуи. Кенсей! Все орут. Все с красными поясами, хорошо им. Так, снова поехали. Уход. Блок. Удар, уход. Стойка. Блок. Блок проворонил. Удар, ещё удар! Кенсей! Нормально… Го-року, сити-хати… Всё. Нет, ещё раз. Раз-два, раз-два. Ну, все! Начал выдыхаться. Третья рендзека, рендзеку, как её правильно-то? Раз-два, раз-два, три-четыре… В пол влипаю, плохо… Разворот на ноге, не микадзуки, а… Раз-два… Ну, все! жёлтые концы, у меня жёлтые концы, мне плохо. Вот сдам экзамен на настоящий пояс и буду счастлив. И будет мне совсем хорошо. И сейчас мне хорошо, отдышаться можно. Та-а-та… Интересно, чем мы сейчас займёмся?… Вот такая мысль — бегать надо. Быстро я стал выдыхаться. Уже на разминке — пот ручьями. Вот бы жёлтый пояс… Ката вадза рей! Рей, конечно, рей. Как не рей. Во-во, сразу с хиянов и начнём. Второй, ни дан. Так, на счёт начнём. Ич — из йои в кокуцу, хорошая такая кокуца получилась, руки в блоки, правильно, правая сверху, взгляд над левым кулаком — как в танке, через щель. Теперь удар… Рукава мешаются, жёсткие. Это у меня, конечно, кимоно для дзюдо. Не кимоно, а бронежилет… Тетсуи, разворот. Раз-два, удар! Ухожу в кокуцу. Чёрт! Грязная кокуца! Как дзенкуца почти. Колено подсогнуть, задняя стопа перпендикулярна. Блок, блок, удар! Кенсей! Харкнули кенсей и хватит! Разворот. Чёрт! Въехал в скамейку. Кокуца, кокуца-фигуца… Ещё… С визгом торможусь по полу, очень плохо. Не видать мне жёлтого пояса как своих ушей. Теперь самое сложное. Взмах руками. Блок. Где блок?! Справа или слева? Над передней ногой или нет? Справа. Вроде справа. Мае! Теперь ногой и кулаком вперёд. Обратно блок. Фу, забыл! Ведь говорили же, бестолочь, что тело должно быть закручено! Положение ног! Я в дзенкуце стою. Там ещё подшаг должен быть… Забыл, забыл. Поздно, сейчас мне в спину сосед въедет. Моратэ. Кенсея нет, нету его здесь, отменили его. Разворот. Ги дан. Рука вверх, без реверса. Головой мотнул. Патологически забываю вертеть головой. Блок. Кенсей! Я-я-яаа! Ух! В йои бездарно ушёл. Вообще, все куда-то сместились. Хорошо — не я один. Вот велят садиться. Прекрасно, сейчас отдышимся, пока этого семпая тиранить будут. Из него замечательный мальчик для битья, просто замечательный. Смысл ката, какой смысл, движения бы не перепутать. Действительно, все… Ах вот оно что. Кумите. Мочиловка пошла, ща меня вынесут… С этим, что ли? Огромный, толстый. Да он меня убьёт. И защиты никакой нет, знал бы, весь войлоком обвязался. Плохо без Стаха, вон он как Илюшу обрабатывает — ни одного касания… Когда же этот спарринг кончится… Как…

Ох… Воздуху не хватает. Ноги ватные. Ухожу, ухожу… Да у него нога вообще не блокируется! Микадзуки. Шмяк! Всё-таки прошёл ему в бок. Итё! Раз-два, ногой его, подбивающим, подбивающим! Ура! Так его… Нет, снова пошёл… Убьёт, точно убьёт. Я уже ничего не могу. Сердце… Уфф… Сейчас он мне колено своими подсечками расшибёт. Время, когда конец, ведь время же… Ямэ! Господь внял, внял Господь! Спасительный бег по кругу, я люблю тебя… Уф… Снова уф… Как я бухаю, просто падаю вперёд при каждом шаге… Сейчас мы построимся, подышим, покланяемся. Сейчас всё пройдёт… Вот встали. Стоим. Что это он? С ума сошёл?»

— А теперь садимся и встаем с мае гири кьяги!

Сидоров ухает. Вверх-вниз. Вниз — он выбрасывает над головой скрещённые руки, вверх — бьёт вперёд ногой.

«Когда ж это кончится! Силовая, эта силовая часть меня доконает… Ну да ничего, немного осталось, ещё раз! Раз!..»

Сенсей выпрямляется и поправляет на себе кимоно. Повторяется то же, что и вначале. Повторяется зеркально, а когда они поднимаются, в зале раздаётся громкое пиканье электронных часов.

— Сарвамада, — отвешивает лёгкий поклон учитель, и строй ломается. Тренировка кончилась.

В раздевалке опять сутолока, и Сидоров со Стаховским выносят свои вещи в предбанник, где уже дожидается своей очереди вечерняя смена. Сняв свои кимоно, они натягивают джинсы.

— Штаны с меня спадают, вот что, — говорит Стаховский.

— Всегда после тренировки худею.

— Ну как там? — спрашивает кто-то из вечерников, пробегая мимо них по лестнице.

— По полу размажут — узнаешь, — сурово говорит Сидоров.

— Ну, что, зайдем в «Сыры», — говорит Стаховский.

Когда они подходят к магазину, Сидоров произносит:

— А вот на этом месте я первый раз в жизни сострил. Мы проходили здесь с Ваней Иванчиком, и он, как всегда кривляясь, сказал: а вот, дескать, сыры, а к ним в оппозиции — показав на другую витрину, — плавленые сыры… И я тут же отметил, что они, плавленые, давно уже превратились в правящую партию…

Стаховский внезапно перебивает его и кричит:

— Твой, беги!..

Сидоров бежит за проезжающим автобусом. Это удача — он ходит редко, и можно прождать на остановке полчаса. Впрыгнув в дверь, Сидоров машет Стаховскому, спокойно идущему по улице. Затем он усаживается и начинает глядеть в окно.