Татьяна Соломатина - Роддом. Сериал. Кадры 1–13

— Да-да-да. И другая заведующая, и другая старшая акушерка, то родильный дом давным-давно развалился бы.

— Не преувеличивай. Незаменимых нет. Турнёт меня Сёма под зад коленом. Но если ты будешь совсем уж наглеть — я тебя быстрее турну. Контракт на палату «люкс» с семейным родзалом — сто двадцать тысяч. Вопросы?

— Тань! Ну, давай хоть за семидесятник оформим!

— Ага! А ночью поступит кто-нибудь со стодвадцатитысячным, и будут тут песни с плясками. Особенно если там тоже юрист окажется. Сто двадцать, я сказала! Заполни с ними бланк — и будем принимать! Как только подпишут — мне неси. Пойду к Семёну Ильичу, пока он на работе ещё. Всё!

— Хорошо! — согласилась Маргарита Андреевна. Но выражение её лица было такое, как будто она только что пообещала переспать со всем Стамбулом. Причём — безвозмездно.

— Семён Ильич, можно? — всунулась Татьяна Георгиевна в приоткрытую дверь.

— Заходите, Татьяна Георгиевна! У вас что-то срочное?

У Семёна Ильича были люди.

— Подпишите контракт. — Она положила Сёме на стол документ, раскрытый на последней странице.

«Поставь подпись, и я уйду!.. Поставь подпись, и я быстро-быстро уйду!..»

— Присаживайтесь, Татьяна Георгиевна. Я сейчас отпущу людей, и мы с вами поговорим.

«Чтоб ты сгорел!»

Пока Семён Ильич ещё в течение получаса разговаривал о каком-то оборудовании с представителями фирмы, Татьяна Георгиевна листала справочник «Гомеопатия при неотложных состояниях в акушерстве». Ха-ха-ха! Полная херь. Насколько бы ни был целебен подорожник, а с ДВС-синдромом [24] ДВС-синдром — синдром диссеминированного внутрисосудистого свёртывания крови. Во время беременности, родов и в послеродовом периоде развивается при тяжёлых формах гестозов, преждевременной отслойке нормально расположенной плаценты, геморрагическом шоке, эмболии околоплодными водами, тромбоэмболии, сепсисе, переливании несовместимой крови, тяжёлой экстрагенитальной патологии, неразвивающейся беременности, мёртвом плоде и при целом ряде других неотложных состояний. Приводит к гипоксии тканей и метаболическому ацидозу, что, в свою очередь, вызывает активацию кровяного и тканевого тромбопластина. При отсутствии необходимого лечения развивается нарушение свёртывающей системы, приводящее к необратимым изменениям и гибели. он не справится. Да и гнойный мастит с температурой под сорок капустным листом не возьмёшь! Неужто Сёма такое себе прикупил? Да нет. Подарили, наверное. Ходят тут всякие!.. И не пошлёшь куда подальше, сразу СМИ заголосят. Потому и изображают даже очень умные люди, что их лояльность формируется и формируется, формируется и формируется! Ага! Сформированная лояльность профессиональных акушеров-гинекологов ко всякого рода альтернативщикам такая же фикция, как тот снеговик под окошком с плюшевой жопой на шее. Снеговик, который растает при первых звуках ургентного звонка. Тьфу ты!.. При первом же повышении средней температуры по палате. То есть — за окном. И останется одинокая грязная плюшевая жопа в луже плавать. Символом беспомощности паров кофе и ароматических масел перед тяжёлой нижнедолевой пневмонией… Татьяна Георгиевна так увлеклась сумбуром в собственной голове вперемешку с прочтением не слишком вменяемых советов на предмет вовсе не таких уж и неотложных состояний в акушерстве — составители справочника понятия не имели, что такое неотложные состояния, — что и не заметила, как Семён Ильич выпроводил гостей. Он закрыл за ними дверь. Выждал минутку и щёлкнул собачкой замка. Затем подошёл к Татьяне Георгиевне и провёл рукой по её лицу.

— Ты что, с ума сошёл?!

— Да. Уже да. Я уже не могу! Можешь орать сколько хочешь, всё равно все знают, что мы сто лет с тобой любовники. Мне уже до одного места. Не хочешь у тебя, не хочешь в гостинице, не хочешь здесь… Нигде не хочешь! — Говоря это, Семён Ильич наступал, по дороге расстёгивая халат.

— Жалюзи на окнах задёрни. Белый день! — кивнула Татьяна Георгиевна на окно. Кабинет начмеда располагался на первом этаже.

— Танька, я тебе контракт не подпишу. Танька, я тебя с работы уволю. Танька, я тебя опозорю. Тебе будет не на что жить, а я стану принцем-благодетелем… Я не могу работать, у меня всё время стоит! Ты на пятиминутке сидишь, с интерном своим перешёптываешься — стоит. Ты в приём выскочила, мимо пронеслась — у меня стоит. Ты перекурить вышла, я из окна увидел — у меня стоит. Кто-то произнёс «Татьяна Георгиевна» — у меня стоит. Заведующий патологией на тебя пришёл наябедничать — так у меня на фамилию Мальцева — встало! Хватит надо мною издеваться!

Он повалил её на диван.

Татьяна Георгиевна рассмеялась.

— Сёма, закрой жалюзи! Там только что санитарка из приёма под окнами протопала. Семён Ильич, у тебя не приапизм часом? Это патология. А впрочем, что мне, жалко? Ты мне всегда очень нравился. И нравишься. Ты отлично сохранился, пловец! — Она провела рукой по его бедру…

— Блядь, пиздец! Я кончил!

— А это уже, Сёма, импотенция! — засмеялась Татьяна Георгиевна.

— Какое там!.. Я бы рад. Сразу бы жить стало легче.

— Сёма, импотенция — это неспособность обслужить даму, а не отсутствие желания!

— Всё смеёшься? Я чуть не лопнул, так тебя хотел. Я хочу только тебя. Я ждал, что с годами это пройдёт… Но у меня всё только обостряется и обостряется. Может, поженимся, к херам собачьим?! Мы ещё, в принципе, вполне молодые люди!

— Вот именно, что «в принципе». Вообще, всю жизнь всё дело в этом — «в принципе»! Семён Ильич, подпишите контракт, не морочьте мне яйца!

— Танька, ты так брезгливо вытерла об мою штанину свои прелестные пальчики, что я снова…

— Сёма!

— Ладно, ладно… Не жизнь, а какой-то фарс! Собачья свадьба. Хоть бы ты уже провалилась!

Семён Ильич поставил размашистую подпись в соответствующей графе.

— Сёма, это очень смешно.

— Что тебе ещё смешно, мерзавка?

— Смешно, что начмед подписывает контракт в одних зелёных штанах. Без куртки. И без халата. А на зелёных штанах у него мокрые пятна. Скорее даже полоски… Может быть, вы оденетесь, Семён Ильич, прежде чем я выйду?.. Кстати, как тебе удаётся так красиво матереть, но при этом не жиреть, а?

— Комплиментами не отделаешься! В пятницу чтобы была на защите. И на банкете! Одна! Без кобелей! — бурчал Семён Ильич, приводя себя в божеский вид. — Иди отсюда скорее, бога ради! Ни жрать, ни спать, ни думать, ни работать из-за тебя не могу!

— Будешь знать, как меня на конгрессы в Австрию с собой не брать!

— Ты что, серьёзно?! А кого я тут за начмеда оставлю?

— Тогда терпи! И не веди себя больше как обезьяна! Это один раз мило. А все остальные — противно! — Татьяна Георгиевна показала Семёну Ильичу язык и выскочила из кабинета.