Пенелопа Фицджеральд - Хирухарама

— Живи вы в другой стороне, ничем не мог бы помочь, — сказал Пэрриш.

Голубей обучал маорийский мальчик. С четырех месяцев он начинал выпускать их в пробные полеты — сначала на три мили, потом на десять, потом на двадцать, причем только в одном направлении, к северо-западу от Авануи.

— То есть пятнадцать миль они пролетят, — сказал Тэннер.

— Они все двести пятьдесят пролетят.

— А за какое время пролетят пятнадцать?

— При хорошей погоде — за двадцать минут, — сказал Пэрриш.

Мальчик-маори выбрал двух голубей и положил их в крытую корзину. Тэннер закрепил корзину на козлах.

— Они у вас меченые? — спросил Тэннер.

— Мне их метить незачем, — сказал Пэрриш. — Я и так всех знаю.

Он добавил, что голубям нужна каменная соль, так что Тэннеру пришлось ехать обратно в город за этой солью и мешком проса. Когда он вернулся в Хирухараму, со всех сторон уже подступила ясная летняя ночь. Надо было взять тебя с собой в город, сказал он Китти. Китти сказала, что все у нее хорошо. А вот у него не все хорошо — беспокоился. Значит, ты чего-то не привез, сказала Китти. Тэннер достал из телеги голубей — они все возились и тихонько бормотали в своей корзинке.

— Я привез больше, чем ты просила, — сказал он.

Они поселили голубей на чердаке, над овощным складом. «Сизые пятнистые» стали украшением дома.

Сестра Тэннера и в самом деле прислала книгу, правда, шла посылка почти год. Да и все равно практическим вопросам была посвящена лишь одна глава, а так книжка оказалась религиозного содержания. Тем не менее Китти и сама не ошиблась в подсчетах: схватки начались тогда, когда их и ждали, причем довольно сильные, так что Тэннер послал за доктором. Голубям он смастерил гнезда из коробок. По-хорошему их надо было каждый день выпускать, но у Тэннера не получалось. Тем не менее выглядели голуби неплохо: пожалуй, чересчур взъерошенные, однако не так, чтобы это бросалось в глаза. Было четыре часа, дул ветер, но совсем легкий. Тэннер вынес птиц на свежий воздух, даже здесь, вдали от побережья, хранивший запах морской соли. Как выпускать голубей, он не имел никакого представления: открыл корзину, не успел даже сообразить, что делать дальше, — а птицы уже в небе. Тэннер с ужасом смотрел, как, достигнув определенной высоты, голуби принялись наворачивать круги, словно замешкались или заплутались. Потом, видимо, высмотрев что-то на горизонте, они решительно развернулись и полетели в сторону Авануи. Так, минут двадцать голубям — долететь до Пэрриша. Десять минут Пэрришу или его слуге-маори — дойти до доктора. Два с половиной часа доктору доехать, при том, что он может заплутать по дороге. Потом еще полминуты — вылезти из двуколки и достать инструменты.

В пять часов Тэннер вышел покормить кур и свиней. В шесть Китти была все в том же состоянии. Она лежала тихо, с головы до ног покрытая испариной. «Слышишь, кто-то едет», — сказала она, причем, судя по звукам, ехали не из Авануи, а по главной дороге. Наверное, Бринкман, подумал Тэннер. «Ну да, он ведь ровно полгода как не приезжал», — сказала Китти, словно беседуя с кем-то. В самом деле, кто еще мог ехать по главной дороге? На ней с обеих сторон были глубокие колдобины, так что экипаж то и дело норовил завязнуть. Тэннеры слышали, как скрипит и громыхает старая коляска: два колеса провалятся, два — выберутся. «Остановился у сточного колодца, поит лошадь, — сказала Китти. — Дальше придется ехать шагом». — «Дальше придется поворачивать и ехать домой», — сказал Тэннер.

Была у них где-то фотография этого Бринкмана, но мистер Тэннер не знал, куда она задевалась, да и все равно, помнится, снимок вышел непохожим. Само собой, раз уж сосед проехал восемь миль по неровной дороге, нельзя было не предложить ему зайти.

Подобно многим одиноким людям, Бринкман был все время погружен в свои мысли — они казались ему куда реальней внешней суматохи. Направившись прямо в комнату, он остановился перед осколком зеркала, висевшим над умывальником, и пристально поглядел на свое отражение.

— Знаете, Тэннер, сегодня утром я заметил у себя первую седину.

— Сочувствую.

Бринкман оглядел комнату:

— А стол, я вижу, не накрыт.

— Не подумайте только, что мы не рады вам, — сказал Тэннер, — но Китти нехорошо. Она велела просить вас зайти и отдохнуть, но самой ей нехорошо. По правде говоря, она рожает.

— Выходит, она не будет готовить обед?

— Так вы думали остаться к обеду?

— Именно, к нашему с вами традиционному обеду, раз в пол года, как же.

— А какое сегодня число? — спросил Тэннер первое, что пришло в голову. Он едва сознавал, что Бринкман вообще есть на свете. Сосед словно бы явился откуда-то издалека, он казался иностранцем, не знающим ни языка, ни местных порядков.

Бринкман же и не думал уходить: В прошлый раз мы начали с консервов из тохероа [1] Тохероа — вид моллюска (маор.). (Здесь и далее — прим. перев.) . Помню, ваша жена поставила их прямо передо мной. Не скажу, однако, что они пошли на пользу моему кишечнику. Затем мы ели яичницу и восхитительное свекольное желе, пили чай и «бово» [2] «Бово» — новозеландский горячий напиток наподобие бульона, побочный продукт при изготовлении мясных консервов. , кто что выберет, а еще вы подавали хлеб с маслом и в избытке — патоку. Я все это описал в дневнике. Впрочем, не подумайте, что я приехал только ради обеда. И даже не ради прогулки — хотя всегда приятно полюбоваться пейзажем и прочесть несколько страниц из книги Природы. Нет, сегодня, как и прежде, я приехал к вам в надежде услышать женский голос.

Не замечал ли Тэннер, продолжал гость, что в этих краях не водится певчих птиц? Тут из соседней комнаты послышался то ли плач, то ли вопль. Такого звука Тэннер еще никогда не слышал: ни при кораблекрушении — а ему в свое время довелось пережить кораблекрушение, — ни на скотобойне.

— Обо мне не беспокойтесь, — сказал Бринкман. — Я тут посижу и подожду, пока вы не вернетесь выкурить трубочку.

Приехал доктор; он привез с собой овдовевшую родственницу, сестру жены. Родственница эта жила в семье доктора и была сиделкой — по крайней мере, когда-то в прошлом. Тэннер вышел из спальни весь в крови, как мясник. Он сообщил доктору, что сумел принять роды; ребенка, девочку, завернул в полотенце и положил в корзину для белья. Доктор повел Тэннера обратно в спальню и заставил сидеть спокойно. Родственница поставила свои вещи на пол и принялась искать банку с чаем. Бринкман сидел все на том же стуле — столь же невозмутимый, как стул.

— Вам, должно быть, непонятно, кто я такой, — сказал он. — Я сосед, приехал к обеду. Думается, мне в этом доме всегда рады.

— Как знаете, — отвечала родственница.

Тут появился доктор — он, против обыкновения, спешил.