Павел Хюлле - Тайная вечеря

— Во дает! — сказала чувиха, сидящая на правом колене доктора Левады. — Чокнутый, что ли?

Ее пышный бюст, на котором покоилась рука доктора, колыхался, задавая ритм словам.

— Ты что, Йолька? — удивилась девица, пристроившаяся на левом колене. — Сама чокнутая! Потрясный малый! Чешет как по писаному. Дай послушать!

Она смахивала на мальчика: короткая стрижка, клетчатая фланелевая рубашка поверх джинсов, из-под которых выглядывали тяжелые бутсы.

— Знаю, что ты живешь, — гремел ничуть не смутившийся Матеуш, — там, где престол Сатаны, и что содержишь имя Мое, — он торжествующе обвел взглядом присутствующих, — и не отрекся от веры Моей!

— Чушь, — откомментировал Бердо, допивая последний глоток из рюмки. — Это только слова!

— Погоди, погоди, ученый! — отозвался Ян Выбранский. — Если не ты, то кто? Если не сейчас, то когда?

— Давай-ка обойдемся без Талмуда, — огрызнулся Бердо. — По крайней мере здесь!

— А что? — возмутился Семашко. — Разве наша жизнь не лестница Иакова? Не сон и фантазии? Вы знаете, кто такой Вишну? Бог, видящий во сне мир, которому снится, что он сам видит сон…

— Господи, психи ненормальные, — вздохнула Йоля. — А по-другому никак нельзя? По-человечески…

— Ах, конечно же, можно! — обрадовался Матеуш.

Не стану повторять следующую цитату из Священного Писания, которую тут же выдал Матеуш — громко и, думаю, безошибочно. Честно говоря, я уже изрядно набрался и устал от полнейшего сумбура, царившего в кабаке. Все смешалось, все как будто означало совсем не то, что должно означать.

— Наша славная ракия, ой ты, Боже мой!

Кто это пел?

Кто повторял этот задорный припев?

Милан, опершийся правой рукой на стойку бара.

А в левой держащий микрофон.

Кто-то ему, конечно, аккомпанировал: гармоника, саксофон, гитара, скрипка.

Балканы ворвались в печальный северный городок, где мы варились в собственном соку. Тебе знакома манера петь чуть дребезжащим голосом, словно бы когда-то перенятая у муэдзина? Или у еврейского кантора. Не знаю, насколько осознанно. Ну и эти восьмые, шестнадцатые, тридцать вторые, раз за разом повторяющиеся в аккомпанементе. Такому пению присущ естественный, неприкрытый драматизм. Беспредельный лиризм. И эпический размах, ибо каждая песня, подобно шотландской или английской балладе, — законченный рассказ.

Попробуй представить себе эту картину. Матеуш уже вовсю развернулся, демонстрируя свою эрудицию; Бердо положил глаз на двух целующихся на диване юнцов; Йоля и Мариоля обнимаются с доктором Левадой; Ян Выбранский доказывает Семашко, что наша цивилизация вовсе не должна погибнуть, хотя и ужасно пермиссивна; а Милан, завершив разогрев припевом «Наша славная ракия, ой ты, Боже мой!» (если не ошибаюсь, много лет спустя я слышал эту песню в разгромленном войной Мостаре), сразу, без перехода, запел о Георгии Карагеоргии [99] Георгий Петрович, по прозвищу Карагеоргий (1762–1817) — руководитель Первого сербского восстания против Османского ига (1804–1813), основатель династии Карагеоргиевичей. , который, как сокол, слетал с гор и громил оккупантов, и о том, что восстание под его руководством продолжалось несколько долгих лет, пока повстанцев не утопили в море крови проклятые турки. Слушая печальный финал первого куплета, в котором Георгий Карагеоргий вынужденно бежит в Вену, я смотрел на лица будущих апостолов — потные и возбужденные, отмеченные тенью меланхолии: заканчивалась их молодость, заканчивалась бесповоротно.

Когда в костеле Святого Иоанна собрались приглашенные на вернисаж, Антония Бердо уже года два или три не было в живых. Он умер в Александрии, где читал лекции в местном университете. Выбранский не приехал из Швейцарии: якобы — как он написал Матеушу — его там удерживают безотлагательные дела. Врал, конечно. После развода с пани Зофьей, потеряв в результате больше половины своего состояния, он тихо и спокойно жил в Цюрихе с бывшей горничной отеля «Адлер»: от былого размаха остались разве что воспоминания. Следы Семашко затерялись где-то в Тибете, то ли в Бирме, куда он отправился с собственным «Паломничеством Правды». Кажется, он принял монашество и вступил в один из тамошних монастырей, но слухи эти, ничем не подтвержденные, похоже, были высосаны из пальца. Доктор Левада честно признался, что не хочет тратить отпуск, который намерен провести вместе с семьей и не обязательно на родине. Он уже довольно давно работал в дублинской клинике; у них с рыжеволосой красавицей Анной были две дочки-близняшки. Их фотографии Левада прислал Матеушу по электронной почте.

Я с нетерпением ждал вернисажа. Поскольку судьба этих людей в определенном смысле завершена, а сами они здесь не появятся, я рассчитывал на некое déjà vu. Вспомнить голоса и речи своих друзей в СПАТИФе или на фотосессии было нетрудно, но ведь мне предстояло увидеть их на огромном холсте, уже навсегда запечатленными в ином качестве. Впрочем, как оказалось, не навсегда.

Едва зажегся свет и глазам собравшихся предстала вечеря Матеуша, в задних рядах толпы поднялась непонятная суматоха. Двенадцать выстроившихся клином парней пробивались вперед. Бесцеремонно, решительно, расталкивая соседей. Как позже показало расследование, они приехали на взятом напрокат микроавтобусе и вошли в костел со стороны хоров — этот вход тогда не использовался, иначе бы их, вероятно, задержали. На всех были пелерины, на ногах — ласты; наголо обритые головы выкрашены в розовый цвет. Расступающаяся перед ними толпа, по-видимому, решила, что это забавный перформанс, — в конце концов, в нашем городе и не такое видали. На полпути к картине они начали громко скандировать: «Мы тоже художники! Мы тоже апостолы!» Дальше события развивались молниеносно. Молодчики сбросили пелерины и одним заученным движением натянули на голову противогазы. (Таких персонажей я видел когда-то в театре Шайны [100] Юзеф Шайна (1922–2008) — театральный режиссер, сценограф, художник и драматург. , кажется, в «Реплике».) На спинах у них были подвешены, скрытые раньше пелеринами, баллоны с насосами. Двенадцать струй химикалий брызнули на холст Матеуша. Тут только их попытались задержать — безуспешно. Двум нерасторопным охранникам был дан отпор, но им на подмогу бросились несколько горячих мужчин из публики. Подоспевшим чуть погодя полицейским особо трудиться не понадобилось: авангардики, поняв, что в целом свою задачу выполнили, сдались без сопротивления. У нескольких человек одежда была прожжена химикалиями. К счастью, брызги не попали никому в лицо. Все происходящее было заснято двумя скрытыми камерами; хеппенинг принес авангардикам неслыханный успех: их вариант Тайной вечери был с восторгом встречен на биеннале в Венеции — там они получили серебряную медаль, а затем и первую премию на Берлинском фестивале авангардного искусства. И еще награду на фестивале Open Art of World, где участвовали в выставке «Стирание границ». Матеуша с инфарктом «скорая» увезла в больницу. А у меня в голове, когда уже все закончилось и я выходил из костела, звучали голос Милана и слова второго куплета его баллады: о том, как следующее, уже успешное восстание возглавил Милош Обренович и как в результате сделанных Турцией уступок он стал князем Сербии, что вызвало страшную ярость вождя предыдущего восстания, Георгия Карагеоргия, и тот втайне прибыл на родину, чтобы свергнуть Обреновича, но был его людьми схвачен и убит; тогда приверженцы и родственники Карагеоргия поклялись мстить Обреновичам — до последнего дня, до конца света.