Вячеслав Овсянников - Одна ночь (сборник)

Старик-комендант поиграл кисточкой у своего виска.

— А что ты умеешь? Ракеты с атомными головками пускать?

Упоминание о ракетах задело Хрипунова за незажившее:

— Ра-ке-ты! А ну их на хрен, товарищ комендант! Наелся я ими за два года, во! На колбасу бы их, свиней жирно-железных!

Комендант слушал, поеживаясь в своем несколько потертом и утратившем яркость малиновой краски пальто, снятом напрокат с чьих-то женских плеч.

— Шоферить могу, — заявил Хрипунов, — на худой конец — слесарем-токарем.

Комендант почесал грязным пальнем щетину у себя на щеке:

— Сначала ты мне показался умней, — заметил он. — Нашел занятие для мужчины: подбирать объедки с барского стола, что начальник цеха кинет. — Критически оглядел крепкое, коренастое телосложение Хрипунова. — Хочешь, в телохранители к себе возьму? Дам два пистолета в обе руки. Только должен предупредить: у меня ведь, знаешь, свой взгляд на обязанности телохранителя: будешь идти впереди меня по вокзалу и стрелять во всех подряд, без разбору — малый, старый, инвалид, ветеран, беременная богоматерь или младенец-Иисус в коляске. Пали пулями, не бойся. Всю ответственность беру на себя. Ничего, я думаю, тебе эта работа понравится. Платить буду, как маршалу Советского Союза. Ну как? Не очень-то привередничай! У меня на это место конкурс объявлен, каждый день приходят, спрашивают, — раздражаясь, закричал комендант и опять уже хотел топнуть ногой в тапочке. Хрипунов затруднялся в ответе, он взирал на коменданта в большом замешательстве.

Привлеченные громким криком, в зал вошли два патрульных милиционера, в ремнях-кобурах, с рациями. При их виде настроение коменданта резко переменилось. Он скинул свой головной убор с кисточкой на пол и пошел вприсядку, сопровождая ее голосистой песней: эх, калинка, калинка, малинка моя! В саду ягода-малинка моя!..

Милиционеры молча подступили к ударившемуся в плясовую стихию коменданту, крепко схватили его под руки и поволокли через зал к выходу. Один из милиционеров, пожилой старшина-усач обернулся:

— Что, солдат, не видал еще такого дива? Вот Калинку-малинку к майору отведем, и ты дуй с нами. Майор с тобой поговорить хочет.

Стражи порядка протащили самозабвенно заливающегося соловьем Калинку-малинку через два проходных зала и втолкнули в комнату милиции. Следом вошел и Хрипунов. В комнате за столом сидел строгий дежурный майор с повязкой. Увидев его, Калинка-малинка закричал плачущим голосом:

— Начальник! За что меня твои холуи по почкам бьют? Я никому ничего плохого не сделал. Что я, не человек? Да ты знаешь, кто я? Перед вами чемпион по фигурному катанию на льду! У меня золотая медаль! — в диком визге возгласил новоявленный чемпион.

— Ну ты и заливать, Калинка-малинка, — сказал невозмутимый майор. — Не люблю, когда мне лапшу на уши вешают. Ладно. Покажешь медаль — отпустим. Честное милицейское.

Калинка-малинка рванул свою элегантную, позаимствованную у какой-то модницы на зимний сезон покрышку, под которой обнаружилась голая, в татуировках грудь.

— Нету! — завопил он. — Стибрили, сволочи! Это они у меня медаль срезали! — бешено тыкал он пальцем в приведших его милиционеров.

— Поговори у меня! — огрызнулся старшина-усач. Снял шапку с гербом, погладил себя по плешивой голове и опять водрузил шапку на место. — Куда его, Василь Васильич?

— Куда-куда. Как будто не знаешь. На чемпионат фигурного катания. — Майор отвернулся, листал на столе какую-то папку.

Вокзальную знаменитость поволокли обратно на холодок, и он снова принялся исполнять свою прерываемую пинками программную песню. — В саду ягода-малинка моя… — затихало в глубине зала.

Майор сердечно взглянул на Хрипунова:

— Что, гвардеец, пойдешь к нам работать? Жилье дадим, зарплата твердая.

— К вам так к вам, — дал квакающее, бездумное согласие Хрипунов. Глаза у него были по-лягушачьи выпучены от недавнего зрелища и все еще не вернулись в нормальное состояние.

— Ну, тогда будь здоров. До скорой встречи. Иди, тебя на улице мотоцикл ждет. В общежитие отвезет — переночевать.

Выйдя из вокзала на улицу, Хрипунов увидел милицейский мотоцикл с коляской. Шофер в шлеме-яйце — готовый к старту космонавт.

— Лезь в люльку! — мотоциклист махнул рукой в могучей кожаной рукавице.

Хрипунов повиновался, устроясь в полулежачем положении в промерзлой коляске. Яйцеголовый дал газ, и мотоцикл помчался по ночному городу.

Город казался беспределен, как вселенная, он состоял из множества светлооконных галактик и то разряжался на широких площадях, набережных и мостах через масляно-огнистые каналы, то опять сгущался в тесных, высотно-коробчатых жилых кварталах. «Хана копытам, — подумал Хрипунов, пытаясь пошевелить окоченелыми пальцами в солдатских башмаках. — Еще пять минут такой прогулки — придется ампутировать».

Дома расступались — идущие на парад, единообразные, в суровых бетонных шинелях армейские колонны, холод нарастал, и на каждом повороте подстерегало дорожно-транспортное происшествие, обещая превратить двоих седоков в кумачовую кляксу на тротуаре.

Стоп! Мотоцикл замер у протяженного угрюмого здания в десять этажей. Окна голые, без занавесок, блестели лампами и все, как одно, смотрели на Хрипунова, ошеломляя его своей грозной, вызывающей незадернутостью. Мотоциклист тоже, как бы завороженный, с большим любопытством взирал на дом, задрав яйцевидную голову.

— Чего это сегодня в общаге так тихо? Перерезали они там все друг друга, что ли? — проговорил он озадаченно. — Как сюда подъезжаю — так обязательно с этажей кого-нибудь выкидывают. В день получки сюда ближе чем на сто метров и не суйся. Тут такой человекопад к вечеру начинается — сохрани меня боже и мое родное министерство внутренних дел! Валятся ребятки со всех этажей, от первого до десятого. Тут специально ограждения с красными флажками вокруг здания ставят — чтобы прохожие не пострадали, два вахтера в свистки свистят, предупреждают граждан, чтобы обходили опасное место. И машины скорой помощи дежурят всю ночь на подхвате. А сегодня что-то очень уж тихо, — повторил в недоумении мотоциклист. — Ох, чует мое сердце, не к добру это!..

Дверь парадной зевала настежь, как разинутый в столбняке рот. Мотоциклист повел Хрипунова внутрь общежития и вверх по лестнице. На ступенях попадались интересные вещи: пуговицы, кокарды, фуражки без козырьков, черствые, заплесневелые огрызки, а то и даже целые батоны, окурки, резинки презервативов. Мотоциклист брезгливо отшвыривал их носком сапога. На полушубке у него медно поблескивали широкие лычки старшего сержанта.

— Никакого проку от уборщиц, — проворчал он. — Казалось бы — самых страхолюдных берем, все равно наши жеребцы к себе в комнаты затащат, так что потом неделями не отыскать.