Андрей Шляхов - Доктор Данилов в тюремной больнице

Шурина взяли в оборот и быстро вытряхнули из него правду. Ахнули («Ну надо же, ему и на зоне неймется!») и поехали за Никифоровым. Самое интересное, что голос у того действительно оказался весьма похожим на голос вице-губернатора. Только настоящий чиновник, в отличие от поддельного, подобно многим своим коллегам, изъяснялся не очень гладко, постоянно и ни к месту вставляя в речь «ну, вот», «таким образом» и «значит».

Неизвестно почему, но проверяющие так и не нашли в банке сколь-нибудь значимых нарушений. Может, их и не было, но зачем тогда директору было волноваться и выкладывать ни за что ни про что такие огромные деньжищи? Возможно, кем-то была учтена директорская готовность к пожертвованиям. Или проверяющим не хватило профессионализма… Вариантов хоть отбавляй.

Данилов рассказал эту историю дома как пример того, что достижения прогресса, в частности Интернет и сотовая связь, стирают границу между волей и неволей. Никита, слушавший тюремные рассказы с огромным интересом (разве что рассказы о морге пользовались у него таким же успехом), сделал свой вывод.

— Умный человек везде сможет заработать деньги, — сказал он.

— Или новый срок, — добавил Данилов.

— А вот интересно, когда люди совершают преступление, они думают о том, что придется сидеть в тюрьме?

— Каждый человек надеется, что ему в жизни повезет больше, чем другим, — Данилов подмигнул Никите. — Только не всегда эти надежды оправдываются. Наверное, если точно знать, что за кражу придется лет пять провести в колонии, воровать не захочется. Овчинка не стоит выделки.

— А какая стоит? — не отставал Никита.

— Почитай «Преступление и наказание», после мы вернемся к этому разговору.

— Так его только в десятом классе проходят!

— Моя мать говорила, что литература — это попытка человечества разобраться в себе, а не просто часть школьной программы. Хочешь в чем-то разобраться, читай умные книги. Не хочешь — не читай.

— Все умное — скучно, — скривился Никита, скептически глядя на Данилова, — все вкусное — вредно, все симпатичные девчонки — ехидны…

— Нет в жизни счастья, — посочувствовал Данилов. — Совсем никакого.

На груди у зэка была кустарная расплывшаяся татуировка — два рогатых существа обнимали обнаженную женщину. Рогатый и бородатый обнимал за талию, а безбородый — за шею. У обоих кавалеров руки заканчивались копытами. Под картинкой шла поясняющая надпись: «Бог создал три зла — бабу, черта и козла».

«Именно в такой последовательности? — подумал Данилов. — Главное зло — женщина, после нее идет тот, кто толкает на преступления, а уже за ним следуют сотрудничающие с администрацией? Интересная градация…»

Разглядывать татуировки было интересно, потому что почти в каждой крылся свой сокровенный смысл, но Данилов из деликатности старался маскировать свой интерес.

— Идите вы на х…, суки! — зэк дернулся, но браслеты, которыми его руки были прикованы к койке, выдержали рывок, оказавшийся резким, но слабым. — Я голодаю! Разговаривать буду только с прокурором!

— Станет он с тобой разговаривать! — презрительно скривилась майор Бакланова. — Делать ему больше нечего. Вот будет проверка, тогда и пообщаешься!

— Я хочу отдельно! Лично!

— Я тоже много чего хочу, — Бакланова посмотрела на Данилова, словно он мог помочь в исполнении ее желаний. — Последний раз спрашиваю: есть будешь?

— Тебя бы я съел! — глумливо осклабился зэк. — Сладкая…

Прапорщик, стоявший напротив Баклановой, ударил зэка дубинкой по бедру и коротко бросил:

— Заткнись!

Зэк замолчал.

— Не будет, — констатировала Бакланова. — Придется его кормить…

Процедура принудительного кормления несложна. Кровоостанавливающим резиновым жгутом (его еще называют жгутом Эсмарха в честь изобретателя; про кружку Эсмарха слышали многие, но мало кто знает, что кроме кружки этот немецкий хирург изобрел маску для наркоза, эластичный бинт и много чего еще) прижали к верхней нижнюю челюсть, чтобы голодающий не перекусил тонкий зонд. Из-за жгута, опоясавшего голову, лицо изменило выражение: из жесткого, даже свирепого, оно стало настороженно-задумчивым. Ноги захлестнули широким ремнем-фиксатором (Данилов сразу же вспомнил вязки в психиатрической больнице). Зонд, смазанный вазелином, вставили в ноздрю, довели до желудка и влили через него пол-литра детской питательной смеси, хранящейся в медчасти для подобных случаев.

Кормила сама Бакланова, которой помогал фельдшер Бяковский. Данилов наблюдал за процедурой и попутно размышлял о допустимости насильственного кормления людей, объявивших голодовку. На первый взгляд, долг врача не дать пациенту умереть с голоду. С другой стороны, человек, отдающий себе отчет в своих поступках, голодает не просто так, а добивается какой-то цели. В любом случае, голодовка — акт отчаяния. И правильнее, наверное, разобраться в причинах, толкающих заключенного на подобный шаг, ведь устранив их, убираешь и следствие…

— Вот и все, — удовлетворенно сказала Бакланова, закончив кормление. — Теперь переваривай и жди психолога.

Бяковский рывком извлек зонд, затем освободил голову заключенного от жгута. Руки и ноги остались зафиксированными, чтобы переваривание пищи шло в спокойных условиях.

— На х… я видал твоего психолога! — огрызнуся зэк и тут же получил от прапорщика дубинкой по ребрам.

— По груди и животу не бей! — прикрикнула на прапорщика Бакланова. — Еще сблюет ненароком, начинай тогда всю бодягу по новой. Бей по ногам. А тебе, Кочемасов, я как врач советую: попридержи язык, пока ты им не подавился! И не шантажируй администрацию своей голодовкой, подумай о здоровье! Ты и без голодовки весь из себя доходной, а с ней-то совсем загнешься!

— Я еще вас всех переживу! — грозно играя желваками, пообещал зэк.

— Успехов! — усмехнулась Бакланова. — Ужином тебя гражданин лейтенант покормит, а завтраком снова я. За недельку отъешься до пятьдесят второго размера. А потом — в санаторий.

Даже Данилов догадался, что под санаторием подразумевается штрафной изолятор.

Кочемасов нехорошо, грязно и цинично, отозвался о санатории, за что дважды получил дубинкой по бедру. Болезненные удары он переносил стоически, молча, только на лице появлялась гримаса боли, но тут же исчезала.

— С кем только не приходится иметь дело! — вздохнула Бакланова. — Сергеич, ты пока за ним пригляди, глюкозы ему поставь…

— Будет сделано, Лариса Алексеевна! — заверил Бяковский.

— А с вами у меня будет разговор, — сказала Бакланова Данилову. — Пойдемте ко мне.

— Заправь ей как следует! — посоветовал неугомонный зэк. — Видишь, соки из нее…