Алексей Самойлов - Давайте ничего не напишем

– Чтобы дереву стало стыдно, – не моргнув глазом, ответил проходимец.

– И что в итоге? Любая мать, видя, как её дочь тянется к половым органам, немедленно отпихивает её прочь. «Рано тебе знать, зачем люди размножаются», – увещевает она.

– И это называется так: страх остаться в одиночестве после того, как тебя поматросили, раскочегарили и отправили на свалку сломанных кукол.

– Вот такой у нас с тобой абсурдный диалог получается.

– Вот такой, да.

Воробьи, сбежавшиеся на сникерс, крошимый старушкой в шляпке-божьем-одуванчике, испуганно разлетелись от чирикнувшего по дорожке и взметнувшего брызги воды велорастамана. Старушка опасливо поглядела на соседнюю лавочку, где двое молодых людей – китаянка и немец – не обращали ни на кого внимания. Пробубнив про себя что-то о хамстве налоговой инспекции, шляпка зашагала прямо к пруду, будто бы она была святой и умела ходить по воде благодаря поверхностному натяжению на ступнях, вызванному антинаправленной сверхпроводимостью материала подошвы.

Англичанин покосился на правую ладонь, которую активно рассматривала бирманка. «Ещё чего не хватало!» – прикинул он последствия и прошепелявил, картавя и заикаясь:

– Опять за своё, старая карга?

– Что на этот раз хочешь узнать? Когда конец света, когда родишься, когда умрёшь? Много знаю, всё могу, погадаю за деньгу!

– После твоих фокусов почти ничего не осталось, – Егор пошарил по карманам и набрал около тридцати рублей мелочью. – Забирай да ступай себе с Богом! Не хочу ничего знать!

– Даже своё будущее?

– Тем более своё будущее!

– Зря! – Даша как ни в чём не бывало стряхнула руку Егора. – Разве не облегчит твою жизнь такое знание?

– Нууу…

– Разве крепкое, надёжное, безопасное будущее – не главная мотивация большинства поступков людей?

– Нууу…

– Разве зная, что такое монолитное будущее у тебя уже есть, ты не можешь начать жить по-настоящему здесь и сейчас?

– Ну… Хватит змеёрничать, а?

– В твоей жизни всё определено. Завтра утром ты проснёшься и пойдёшь на работу, а вечером – домой. Работа тебе будет приносить удовольствие ещё пару месяцев, а затем ты её сменишь на более финансово выгодную. Твой отец умрёт через полтора года, мать – через двенадцать лет семь месяцев. У тебя будет два брака и дочь. Ты избежишь несчастных случаев и тяжёлых потерь, а когда твоей дочери исполнится восемнадцать лет, ты выиграешь в лотерею миллион долларов.

– Ну хватит. Откуда ты знаешь всю эту чушь?

– Это у тебя на лбу написано! – Даша хитро, но искренне улыбалась.

– Врёшь! В моей жизни не всё так беспросветно!

– Ну не скажи. Возможно, ты завтра утром проснёшься и никуда не пойдёшь, потому что имел ты скелет своего шефа в шкафу со всем отделом в обнимку! Ты отдашь деловые костюмы в бюро находок и отрастишь длинные волосы. Ты не будешь мыться шесть месяцев, станешь вегетарианцем и попробуешь ЛСД. Ты превратишь свою квартиру в сквот и познаешь прелести секса с двумя юношами одновременно. Ты увлечёшься адвайтой, супрематизмом и подлёдной рыбалкой, ты нарисуешь около трёхсот картин и научишься играть на гавайском укулеле. У тебя будет три сына, лапочка-дочка и один Иванушка-дурачок, и все от разных матерей. Ты продашь машину и откроешь фонд помощи хорошим людям, которых постоянно плющит судьба… А теперь ты можешь меня перебить, потому что Оракул такая штука – его если не заткнуть, то всю жизнь за тебя проголосует.

– Ты, конечно, талантливая фантазёрка, – Егор облизнул пересохшие губы. – Но позволь мне самому проиграть партию под названием «судьба». Я внесу в неё разумную определённость, оставив место счастливым случайностям.

– А тебя не пугает такая определённость, сын Исиды? Тебя не пугает, что жизнь станет настолько предсказуемой, что ты ничего не сможешь в ней изменить?

– Меня пугает не это, а как раз наоборот.

– Как неизвестность может пугать, объясни.

– Может случиться что угодно… в том числе что-то ужасное. И не обязательно со мной, а, например, с моей девушкой или твоей собачкой. Или с миром, в конце концов!

– Это ты сам себя пугаешь. Ты это придумываешь, пытаясь сделать из неизвестности кошмарный сон. Объясни, как может пугать сама неизвестность.

– Ну… она непредсказуема!

– Вот именно! А значит, какой смысл её предсказывать?

– Ну… можно угадать!

– А кто угадывает?

– Ну я…

– Значит, кто себе выдумывает все эти ужасы?

– Ну я…

– Значит, твой страх – только выдумка, фантазия, сизый дым. Так?

– Ну…

Портативный ну-метр, который был вмонтирован в Дашину пудреницу, зашкалило. В её сумочке что-то пронзительно запищало, и это был вовсе не заморенный голодом тамагочи.

Мысли Егора потихоньку стекались на экстренное совещание в район лобной доли головного мозга. Временный поверенный в делах телесного организма под названием «Егор» готовил долгую кропотливую речь, знаменующую собой принятие нового рискованного кодекса возникновения мыслей, который должен заменить старый, протухший и пропахший шведской плесенью порядок. Тело Егора адекватно откликнулось на эти нетрадиционные волнения и впало в прострацию, лишив его обладателя даров речи, слуха, зрения, обоняния и осязания на неопределённый период времени.

Даша, видя падающего на бок Егора, вовремя спохватилась и дотронулась ладонью до его исписанного каракулями лба. Лоб пылал, подобно раскалённой электрической плите, и Даша с писком одёрнула руку.

Если бы у неё сейчас были яйца, она бы непременно взялась за приготовление омлета по-дижонски.

«Мы делили апельсин, мне достался половин».

Аглая Манто, детская поэтесса

– Егорушка! Ау! Возвращайся!

Даша шлёпала смоченными в «кока-коле» ладонями по гладко выбритым щекам. Если бы она знала, что он может упасть в обморок от страха, то, наверно, постелила бы маковой соломки. Медицинских средств приведения человека в достопочтенный вид под рукою не было, и, как назло, мимо не проходило ни одного доктора наук. Посему Даша воспользовалась любимым флакончиком, на этот раз с маслом левзеи.

Вдохнув пару раз, Егор чихнул, затем снова чихнул, и, наконец, чихнул в третий раз.

– Ну вот, я рада, что ты снова со мной! – улыбнулась Даша и потрепала его по волосам.

– Я тоже рад, – Егор задержал руку Даши на своей необузданной голове. – Что со мной происходит?

– Твоя энтропия уменьшается. Депривация исчезает. Искажения восприятия приобретают ласково-тенистый характер.

– Дразнишься? Ну-ну. Ладно, а с книгой что?

– В этом месте друг Юрика, которого зовут Константин, ревнуя Юрика к тёзке погибшей жены шефа, предаёт его и выкидывает из совместного проекта. Юрик шатается по улице, слышит имя жены шефа и заходит в магазин, где покупает книгу о математических константах. А вообще дальше будет много всяких счастливых случайностей, которые связывают законы тонкого мира воедино.